Research paper

Постсоветская номенклатура как институциональный ресурс авторитаризма (II Часть)

Постсоветская номенклатура как институциональный ресурс авторитаризма (II Часть)

(Статья подготовлена в рамках исследований постсоветского авторитаризма. Часть II)

Нажмите здесь, чтобы прочитать первую часть исследования.

Сравнительный взгляд: Примеры из различных постсоветских стран

Несмотря на значительные различия в траекториях политического развития в постсоветском пространстве, трансформация и преемственность бывшей советской номенклатуры в разных режимах остаётся общей структурной тенденцией. Примеры ниже показывают, что номенклатура выступает как ресурс легитимности, управленческая сеть и источник политического капитала. Её влияние формируется не только структурными факторами, но также политической волей, геополитической ориентацией и общественными ожиданиями.

Азербайджан: Переход от номенклатуры к династической системе
 Азербайджан — одна из стран, где постсоветская номенклатура превратилась в наследственный ресурс. Возвращение к власти в 1993 году Гейдара Алиева — бывшего генерала КГБ, первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана и члена Политбюро ЦК КПСС — можно расценивать как возрождение советской номенклатурной управленческой модели. Алиев перестроил политическую систему на основе советской вертикальной иерархии, абсолютного принятия решений и патронажных сетей, завязанных на личную лояльность (Hough 1979f).

Приход к власти в 2003 году Ильхама Алиева как носителя политического наследия своего отца Гейдара Алиева означал переход постсоветской номенклатуры в династическую форму (наследственная передача власти между отцом и сыном или другими членами семьи). Легитимация в этом случае строилась на риторике «передачи опыта» и «продолжения национального лидерства» (Brown 2009f).

Политический опыт Ильхама Алиева в значительной степени основывался на дипломатических и управленческих сетях его отца. Носители этого наследия в государственном аппарате (Рамиз Мехтиев, Рамиль Усубов и др.), бывшие функционеры КГБ и партии, сохранили ключевые позиции в правоохранительных органах, администрации президента и в экономическом планировании (Ledeneva 1998f).

С другой стороны, ослабление политического плюрализма, контроль над гражданским обществом и административное регулирование СМИ с самых ранних этапов правления Ильхама Алиева являлись продолжением номенклатурной управленческой культуры в современном контексте.

Россия: Реинтеграция силовой номенклатуры в политическую систему
 В России возрождение номенклатуры происходило главным образом через систематизацию силового аппарата и его интеграцию с политической элитой. Прошлое Владимира Путина как сотрудника КГБ привело к доминированию ФСБ и других силовых структур в политической и экономической сферах в период его президентства.

При Путине силовая номенклатура стала носителем политической идеологии. Риторика «сильного государства», «национальных интересов», «стабильности и суверенитета» оживила структурные представления советского периода в постимперском контексте (Brown 2009g). Этот дискурс служит как для внутренней легитимации, так и для оправдания агрессивной внешней политики.

Одновременно при Путине произошёл синтез между бывшей советской элитой и технократическими кадрами. В результате этого синтеза государственное управление трансформировалось в гибкую систему, основанную как на репрессивных, так и на высокотехнологичных возможностях — то, что Леденёва называет «авторитарной модернизацией» (Ledeneva 1998g).

Таджикистан и Туркменистан: Номенклатура, интегрированная с культом личности
 Примеры Таджикистана и Туркменистана показывают, как наследие номенклатуры в синтезе с «культом личности» создаёт устойчивую авторитарную структуру. В Таджикистане Эмомали Рахмон, а в Туркменистане Сапармурат Ниязов (впоследствии Гурбангулы Бердымухамедов) пришли к руководству государством как бывшие партийные кадры. Они объединили свой советский опыт с нарративами вроде «отец народа», «лидер национального возрождения» (Brown 2009h).

В этих режимах функция номенклатуры не ограничивается только управлением; она также становится ведущим инструментом национального мифотворчества и исторического нарратива. Объединяя личность лидера с опытом советского периода как источником государственности, блокируется формирование альтернативного идеологического пространства.

Грузия и страны Балтии: Институциональное отдаление от наследия номенклатуры
 Попытки освободиться от влияния номенклатуры были частично успешными в Грузии и полностью реализованными в странах Балтии. В Грузии «революция молодых технократов» под руководством Михаила Саакашвили привела к отстранению советских кадров от системы и формированию нового класса управленцев (Mitchell, Lincoln A, 2006).

В Эстонии, Латвии и Литве законы о люстрации, открытие архивов КГБ для общественности, а также интеграция в НАТО и ЕС свели политическое влияние советской элиты к минимуму. В переходный период этих государств постсоветская номенклатура стала негативным символом и осталась в памяти как структура, не обладающая общественной легитимностью. Это показывает, что устойчивость номенклатуры зависит от политической воли и политики коллективной памяти (Piret Ehin, Eiki Berg, 2009).

Разные примеры стран показывают, что советская номенклатура являлась одной из главных структурных и идеологических опор постсоветских режимов, однако её влияние проявляется в разных формах в зависимости от типа режима. В авторитарных системах она продолжает существовать в симбиозе с аппаратом подавления и механизмами преемственности власти. В полу-транзитных и реформаторских системах она либо интегрируется, либо в определённой степени нейтрализуется.

Это сравнение показывает, что судьба номенклатурного наследия может меняться в зависимости от геополитической ориентации, качества политического лидерства и активности гражданского общества. В процессах демократического перехода институциональная деконструкция этого наследия имеет жизненно важное значение.

Эволюция постсоветской номенклатуры
 Постсоветская номенклатура не только сохраняет авторитарное управление и идеологическое наследие в постсоветском пространстве, но и адаптирует его к современным политическим и технологическим вызовам. Этот процесс адаптации приводит к восстановлению советской номенклатуры в новой функциональной конфигурации и превращению её в главный оплот «модернизированного авторитаризма».

Как видно из визуализированной формы, эта трансформация реализуется в основном по четырём направлениям:

  • Технократическая реинтеграция;
  • Симбиоз с олигархическим капиталом;
  • Идеологическая эволюция;
  • Транснациональные формы цифрового контроля.

Эти механизмы в совокупности составляют устойчивую основу модернизированного авторитаризма.

Новая технократическая номенклатура

Постсоветские режимы сформировали новый элитарный класс — пост-номенклатурную технократию, сочетая прежнюю политическую лояльность с современной технократической компетентностью. Особенность этого класса заключается в том, что он одновременно создаёт иллюзию рациональности и остаётся опорой авторитарной структуры (Brown, 2009i).

Их дискурс выражается терминологией западного менеджмента — такими понятиями, как «цифровая трансформация», «оптимизация государственных услуг» и «смарт-управление». Это формирует перформативную легитимность авторитаризма, обеспечивая воспроизводство власти не только через насилие и страх, но и через образ «эффективного управления» (Frye, 2010).

Западные акторы также периодически проявляют склонность к восприятию этого нового технократического дискурса в постсоветском пространстве. Его носители внешне используют такие понятия, как «хорошее управление», «верховенство права» и «прозрачность» — соответствующие нормативной рамке ЕС и других международных организаций, — формируя имидж реформаторов на международных платформах. Однако на практике эта риторика служит сохранению авторитарной стабильности. Новый постсоветский номенклатурный класс формально отвечает ожиданиям западных доноров в области подотчётности, но по сути опустошает их содержание и направляет к целям ограничения политического плюрализма, централизации власти и углубления институциональной зависимости (Rupnik, 2012). Таким образом, они одновременно осваивают нормативный язык Запада для получения внешней легитимности и укрепляют авторитарный статус-кво внутри страны.

Симбиоз с экономической олигархией

В постсоветские годы бывшие номенклатурные элиты, используя административные ресурсы, превратились в экономическую силу в процессе приватизации. Это породило симбиоз между номенклатурой и олигархией (Ledeneva, 1998i).

В результате сформировалась структурированная взаимозависимость между политической властью и управлением экономическими ресурсами. Олигархические группы поддерживают отношения с государством через институциональные гарантии — такие как юридическая защита и доступ к госзаказам, — а взамен сохраняют политическую лояльность и преданность режиму. В Азербайджане примером этого симбиоза являются SOCAR и нефтяной сектор в целом, в России — тесно интегрированные с государством корпоративные акторы, такие как «Газпром» и «Роснефть» (Sakwa, 2013).

Эта модель служит консолидации авторитарного режима в двух направлениях:

  • Политическая лояльность стимулируется экономическими рычагами — поведение, лояльное к режиму, становится условием доступа к ресурсам;
  • Система зависимости на основе ресурсов — с помощью экономических инструментов поведение всех потенциальных политических акторов заранее регулируется и удерживается в пределах режима.

Таким образом, олигархически-экономический симбиоз превращается как в гарант политической лояльности, так и в инструмент институционального контроля для авторитарного режима.

Гегемония от прошлого к будущему

Если в советской номенклатуре доминировал образ «защитника пролетарской революции», то в постсоветской — нарратив «стража национальных интересов» и «носителя традиции государственности».

Основные компоненты этой системы:

  • Сакрализация национальных праздников и исторических нарративов — формирование коллективной памяти, переплетённой с государственной идеологией;
  • Представление оппозиции как «прозападной» и «антигосударственной» силы — нейтрализация общественной поддержки альтернативного мнения через его криминализацию;
  • Культ лидера и доминирование образа «гаранта стабильности» — централизация авторитарного управления вокруг личной легитимности.

Эта идеологическая эволюция, особенно среди молодёжи, с одной стороны, поощряет аполитичность, с другой — нормализует государственно-центричное управление как норму (Silitski, 2005).

Глобальная адаптация современной номенклатуры

Современная постсоветская номенклатура больше не ограничивается национальными границами; она интегрируется в транснациональные пространства, укрепляя своё существование на глобальном уровне. Такая глобализированная адаптация направлена как на защиту капитала, так и на расширение контроля над информацией.

Основные механизмы:

  • Защита капитала через офшорные финансовые сети и зарубежную недвижимость — страхование и легитимизация активов через непрозрачную финансовую инфраструктуру (Cooley & Heathershaw, 2017);
  • Использование транснациональных правовых режимов — особенно англосаксонского общего права — для арбитража споров и защиты активов;
  • Применение систем цифрового контроля — монополизация информационного пространства через контроль над ИИ, структурами кибербезопасности и платформами соцмедиа (Polyakova & Meserole, 2019).

Эта новая стадия, по выражению Леденёвой (1998), представляет собой модель трансформации, в которой «оцифрованная системная коррупция» объединяется с «монополией на информацию» и создаёт глобальные основы авторитарной стабильности.

«Цифровой номенклатурный авторитаризм» — это форма, при которой авторитарная власть легитимизируется не только через патримониализм и насилие, но и через имитацию нормативной технологической эффективности. Для Запада — это «образ современного управления», а внутри страны — эффективный контрольный аппарат.

Демонтаж авторитарного наследия: номенклатурная система и стратегии демократического перехода в постсоветском пространстве

Система советской номенклатуры долгое время представлялась исключительно как политическое наследие прошлого или исторический пережиток идеологического управления. Однако данное исследование показывает, что политическое развитие и устойчивость режимов в постсоветском пространстве ставят под сомнение такую точку зрения. В исследовании обосновано, что номенклатура является одним из ключевых институциональных опор, идеологических ресурсов и структурных механизмов воспроизводства постсоветского авторитаризма.

Главная особенность этого феномена — его способность к трансформации и адаптации, то есть структура, унаследованная от советской системы, продолжает функционировать в новых условиях, приобретая иные формы. Исследование показало, что эта адаптация проявляется в трёх основных направлениях:

  1. Структурная гибкость — номенклатурные фигуры при политических переходах, идеологических сдвигах и институциональных реформах не становятся оппозиционными силами, а способны адаптироваться и интегрироваться в новые формы власти;
  2. Идеологическая пластичность — не отказываясь от коллективистской риторики советского периода, они создают новые дискурсы, заменяя её понятиями «национальные интересы», «стабильность», «национальное лидерство», «традиция государственности»;
  3. Сетевое управление — система патронажа и личных связей сохраняется как в государственном аппарате, так и в экономико-финансовой системе. Эти неформальные сети удерживают реальную власть над институтами и нейтрализуют эффект формальных юридических изменений.

Этот набор характеристик превращает постсоветскую номенклатуру в функциональный двигатель авторитарных режимов. Управленческие навыки, связь с репрессивным аппаратом и доминирование в сфере символической политики делают её одной из главных опор институциональной и идеологической структуры авторитаризма.

Эмпирическая верификация и результаты сравнительного анализа

Сравнительная часть исследования показала, что в таких странах, как Азербайджан, Россия, Таджикистан и Туркменистан, постсоветская номенклатура представляет себя как носителя стабильности, государственности и национального лидерства.

С другой стороны, опыт стран Балтии и частично Грузии показывает, что отказаться от номенклатурного наследия возможно. Для этого необходимы следующие условия:

  • изменение кадровой политики;
  • идеологические реформы в системе образования;
  • укрепление демократического дискурса в политике;
  • продвижение геополитической интеграции (например, сотрудничество с ЕС и НАТО).

Поскольку влияние постсоветской номенклатуры связано не только со структурой, но и с культурным кодом.

Обобщение тезисов

Основные тезисы данного исследования можно сформулировать следующим образом:

  • Постсоветская номенклатура обеспечивает техническую устойчивость авторитарных режимов за счёт управленческих и репрессивных навыков;
  • Благодаря идеологической пластичности она производит легитимирующие дискурсы: «опыт», «сохранение государственности», «национальное лидерство» и др.;


  • Через синтез с технократией и олигархией формирует структуру нового типа — перформативного и цифрового авторитаризма;
  • С помощью транснациональных инструментов (офшорные потоки, международные правовые режимы, контроль над киберпространством) защищает локальный авторитаризм от глобальных рисков;
  • Наконец, современные постсоветские авторитаризмы опираются на политических лидеров и стоящий за ними структурный класс — пост-номенклатурную элиту.

Стратегии освобождения от воспроизводства номенклатуры

Система советской номенклатуры имеет глубокие институциональные и символические корни, которые можно объяснить с помощью теорий Бенедикта Андерсона о «воображаемых сообществах» (Anderson, 1983), Антонио Грамши о «идеологическом господстве» (Gramsci, 1971) и Гильермо О’Доннелла о «делегативной демократии» (O’Donnell, 1994).

  • По Грамши, авторитарная структура действует не только с помощью насилия, но и через «производство согласия». Номенклатура производит это согласие, представляя государство как единственную рациональную силу;
  • О’Доннелл утверждает, что режимы, «демократичные по форме, авторитарные по сути», характеризуются неизменностью прежних элит и неограниченными полномочиями президента;
  • Линц и Степан (1996) подчёркивают, что для достижения демократической консолидации необходимо устранить «авторитарные остатки» (residuals) — следы прежних структур.

Согласно этой теоретической рамке, преодоление влияния номенклатуры в постсоветском пространстве требует институциональной и идеологической борьбы.

Предлагаемые стратегии и примеры стран

Грузия
 Во времена правления Саакашвили одним из ключевых столпов движения «Новая Грузия» стали радикальные институциональные реформы. Особенно трансформация Министерства внутренних дел и структур безопасности считается одним из самых радикальных примеров в постсоветском пространстве. Значительная часть кадрового состава — тысячи полицейских и чиновников — была уволена, а борьба с коррупцией стала приоритетом государственной политики. Этот процесс не ограничился только обновлением кадров, но привёл и к нормативным изменениям в управленческой культуре: внедрение механизмов прозрачности, усиление публичной подотчётности и переход к модели ориентированной на граждан правоохранительной деятельности (World Bank, 2007).

Однако даже эти шаги не смогли полностью избавить страну от постсоветской номенклатуры. В постсаакашвилийский период политическая элита Грузии быстро вернулась к традиционному постсоветскому авторитаризму (Khar Center, апрель 2025).

Украина
 Принятый в 2014 году «Закон о люстрации» был задуман как механизм институционального очищения в переходном постсоветском периоде Украины. Закон предусматривал отстранение от должностей лиц, занимавших высокие государственные посты в период Виктора Януковича, особенно в исполнительных и правоохранительных органах. Эта мера теоретически должна была ослабить политическое и административное влияние прежнего режима и не допустить восстановления коррупционных сетей. Однако из-за избирательного характера применения, юридической неопределённости и использования закона как инструмента политической борьбы его реальное воздействие оказалось ограниченным. Transparency International Ukraine (2015) подчёркивает, что этот процесс не привёл к ожидаемому системному прорыву в борьбе с коррупцией и повышении прозрачности госуправления. Таким образом, люстрация вместо глубоких реформ дала скорее фрагментарные результаты.

Анализ
 Люстрация не должна ограничиваться исключением отдельных персоналий, сотрудничавших с прежним режимом. Главной целью должно стать устранение институциональных сетей лояльности, которые формировали и защищали этих людей — механизмов управления, основанных на взятках, страхе и личной преданности. Эти сети состоят не только из людей, но и живут в административных рефлексах, культуре принятия решений (культурная люстрация) и кодах бюрократического поведения. Если эти структуры не будут изменены, политическая люстрация останется лишь косметической реформой.

Меритократия и прозрачная кадровая политика

Эстония
 В 1990-х годах Эстония радикально перестроила кадровую политику в сфере государственного управления. В центре реформ стояла деполитизация и профессионализация приёма на государственную службу. С этой целью были созданы независимые комиссии по тестированию и собеседованиям, процесс подбора кадров осуществлялся на основе прозрачных критериев, а приоритет отдавался профессиональным навыкам, а не политической лояльности. Оценка деятельности госслужащих и развитие их карьеры также регулировались в рамках институциональных норм.

Этот подход не только существенно снизил риски коррупции, но и заложил прочную основу для технологической трансформации в управлении. В результате с начала 2000-х годов Эстония стала передовой моделью «электронного государства», завоевав международное признание благодаря цифровым услугам, электронному управлению и онлайн-механизмам демократического участия (OECD, 2011).

Азербайджан
 В Администрации президента и других центральных исполнительных структурах ведущим критерием отбора кадров по-прежнему остаётся личная и политическая лояльность, а не формальная профессиональная компетентность. Хотя система тестирования для поступления на государственную службу играет роль фильтра на низших и средних должностях, назначения на высшие посты осуществляются через неформальные политические связи, личные отношения и патронажные сети (Bertelsmann Stiftung, 2024). Эта практика является частью широко распространённой в постсоветском пространстве модели «административно-клиентелистского» управления.

Если общественное мнение считает, что кадровая политика государства отвечает не на вопрос «кто более компетентен?», а на вопрос «чей он человек?», это означает начало двух параллельных и опасных процессов: углубления социального недовольства и институциональной деградации.

В таких условиях государственное управление страдает не только от потери эффективности, но и от потери легитимности. В результате государственные структуры превращаются во «власть, управляемую по принципу лояльности», что резко повышает как политические, так и социальные риски.

Строительство демократической памяти

Пример 1: Польша
 Институт национальной памяти (Instytut Pamięci Narodowej — IPN) является одним из основных институциональных опор процесса восстановления исторической справедливости и осмысления прошлого в Польше. В его мандат входит документирование репрессий, осуществлённых в коммунистский период, сохранение памяти о жертвах, а также организация широкомасштабных просветительских мероприятий. Помимо сбора и исследования архивных материалов, IPN также занимается установлением лиц, ответственных за массовые нарушения прав человека в прошлом, и в некоторых случаях добивается их привлечения к юридической ответственности. Одновременно институт способствует укреплению демократических ценностей, вынося на обсуждение уроки тоталитарного прошлого в школах, университетах и на общественных платформах. Таким образом, IPN не ограничивается архивированием исторических фактов, а играет ключевую роль в формировании политики коллективной памяти Польши и создании культуры осмысления авторитарного наследия (IPN, 2023).

Пример 2: Азербайджан
 Закрытость архивов, касающихся жертв репрессий, для общественности остаётся одной из самых серьёзных институциональных преград на пути к осмыслению прошлого. Это ограничение не только мешает объективному изучению исторических фактов, но и способствует сохранению государственного контроля над формированием коллективной памяти. В такой обстановке официальный дискурс воспроизводит образ бывшей политической элиты, продолжая представлять советскую номенклатуру как «опытных государственных деятелей». Такой подход ведёт к легитимации авторитарных практик прошлого и, в некоторых случаях, к их ассоциации с «стабильностью» и «эффективностью управления». В результате снижается общественный запрос на правосудие по поводу прошлых нарушений, а ответственные за них политические фигуры продолжают действовать как легитимные субъекты в новых политических конфигурациях (Freedom House, 2024).

Анализ
 Без альтернативной политики памяти следы авторитарного прошлого продолжают жить в коллективном сознании. Такая память нормализует статус-кво, отождествляет авторитаризм с «безопасностью», «дисциплиной» и даже «гордостью», изображая демократическое будущее как невозможное. Именно поэтому демократия — это также культурное явление. Она требует трансформации памяти и открытого осмысления прошлого. В противном случае возникают общества, где существует право голоса, но не освобождённое от авторитарного мышления сознание.

Идеологическая деконструкция и поощрение гражданской критичности

Пример 1: Чехия
 В Чехии одним из ключевых направлений процесса демократического перехода после «бархатной революции» (1989) стала трансформация образовательной и медийной среды. Включение в школьную программу курсов по критическому осмыслению истории и гражданскому образованию было стратегическим шагом, направленным на то, чтобы молодое поколение осознало тоталитарное прошлое, поняло суть авторитарного управления и усвоило культуру участия в демократических процессах. В этом контексте были обновлены учебники, а в программах повышения квалификации учителей приоритет был отдан современным педагогическим методам и обучению критическому мышлению. Параллельно проводились реформы, направленные на сохранение и развитие плюрализма в СМИ, обеспечение многоголосия в информационном пространстве, а также приватизацию и повышение независимости бывших государственных медиаинститутов.

В результате этих изменений рефлекс пассивного подчинения, сформированный за годы авторитарного управления, постепенно ослаб. В общественном дискурсе появилось большее разнообразие мнений, активизировались институты гражданского общества и укрепилась культура демократического участия (Kučera, 2019). Таким образом, синхронные реформы в образовании и СМИ стали одной из ключевых опор постсоциалистической демократической консолидации Чехии.

Пример 2: Туркменистан и Азербайджан
 В Туркменистане и Азербайджане доминирующий идеологический дискурс — типичная особенность постсоветских моделей авторитарного управления — строится на ключевых кодах, таких как «верность лидеру», «стабильность» и «доверие к государству». Эта риторика не только определяет основную рамку политического языка, но и играет символическую роль в формировании социально-политического поведения граждан. Официальная информационная политика государства полностью контролирует медиапространство с целью укрепления этой идеологической рамки.

Медиамонополия усиливается как институциональными (государственная собственность и система лицензирования), так и неформальными механизмами (самоцензура, экономическое давление, административные ограничения). В результате распространение альтернативных политических идей, критика государственной политики и плюралистические общественные дебаты практически невозможны. Reporters Without Borders (2024) характеризует ситуацию в обеих странах как системное ограничение свободы выражения мнений, при котором СМИ превращаются в инструмент, повторяющий лишь нарратив легитимности власти. Таким образом, информационная среда служит не только сохранению авторитарной стабильности, но и её идеологическому воспроизводству (RSF, 2024).

Анализ
 Для деконструкции идеологических кодов:
 Одним из ключевых механизмов, обеспечивающих устойчивость авторитарных режимов, являются идеологические коды, формируемые в общественном сознании. Со временем такие коды — как «верность лидеру», «стабильность», «абсолютная правота государства» — становятся нормализованными и неоспариваемыми поведенческими и ментальными рамками. Их деконструкция, то есть разбор и переосмысление, является необходимым условием культурной трансформации. Этот процесс может быть реализован в следующих направлениях:

  • Гражданское образование, основанное на критическом мышлении
     Образовательная система должна учить молодёжь не только фактам, но и тому, как задавать вопросы к их источникам, оценивать альтернативные точки зрения и аналитически подходить к общественно-политическим событиям. Это один из основных антидотов к воздействию авторитарной пропаганды.
  • Поддержка плюралистических источников информации
     Без конкурентного многоголосия в медиа и информационном пространстве у граждан остаётся мало возможностей для критики идеологических кодов. Независимая журналистика, общественные медиа и альтернативные информационные каналы имеют здесь стратегическое значение.
  • Открытие авторитарных ритуалов для общественной критики
     Государственные праздники, культы лидеров и другие формы политической символики должны становиться предметом критического общественного обсуждения. Понимание сути этих ритуалов и разоблачение их роли в производстве авторитарной легитимности — важный шаг к трансформации коллективного сознания.

Таким образом, деконструкция идеологических кодов возможна не только через изменение политических институтов, но и через переосмысление культурных кодов, укоренившихся в обществе.

Заключение

Для понимания устойчивости авторитаризма в постсоветском пространстве необходимо учитывать, что он укоренён не только в формальных политических институтах, но и в более глубоких структурных слоях. Наследие, унаследованное от номенклатурной системы, не ограничивается техническими механизмами административного аппарата. Оно охватывает основные поведенческие коды политической культуры, неписаные правила государственного управления и устоявшиеся рамки коллективного сознания. Именно эти рамки укрепляют источники легитимности власти и формируют институциональное и культурное сопротивление реформам.

В таких условиях ограничивать процессы демократического перехода только конституционными реформами и обновлением избирательных механизмов — недостаточно. Реальные изменения также требуют утверждения меритократии в кадровой политике, обновления управленческих рефлексов и трансформации общественных представлений. Это должно происходить не только за счёт политических реформ, но и через постепенные трансформации в культурной, идеологической и социальной плоскостях.

Если этот процесс ограничится лишь принятием «новых правил», то старые управленческие традиции, неформальные сети власти и авторитарное мышление будут воспроизводиться вновь. Поэтому успех трансформации зависит от демонтажа этих глубоко укоренившихся структур и форм сознания, и от построения на их месте демократических управленческих ценностей, культуры прозрачности и граждански ориентированных политических норм поведения.

В то время как в таких странах, как Азербайджан и Россия, эта система служит укреплению власти и усилению репрессивного аппарата, примеры стран Балтии показывают, что при наличии политической воли, меритократии, альтернативной политики памяти и идеологической деконструкции можно преодолеть это наследие. Демократическая консолидация становится реальностью только тогда, когда старые управленческие коды демонтируются, а на их месте создаются прозрачные, подотчётные и ориентированные на граждан институты.

Только в этом случае можно положить конец долгожительству авторитаризма в постсоветском пространстве и превратить перспективу устойчивой демократической консолидации в реальность.


Источники: 

Jerry F. Hough, (f) How the Soviet Union Is Governed (Cambridge: Harvard University Press, 1979). https://archive.org/details/howsovietunionis0000houg

Archie Brown, (f) The Rise and Fall of Communism (London: Bodley Head, 2009). https://www.cvs.edu.in/upload/Archie%20Brown%20-%20The%20Rise%20and%20Fall%20of%20Communism%20(2009).pdf 

Alena V. Ledeneva (f) Russia’s Economy of Favours: Blat, Networking and Informal Exchange (Cambridge: Cambridge University Press, 1998). https://www.cambridge.org/us/universitypress/subjects/sociology/political-sociology/russias-economy-favours-blat-networking-and-informal-exchange?format=PB&isbn=9780521627436  

Archie Brown, (g) The Rise and Fall of Communism (London: Bodley Head, 2009). https://www.cvs.edu.in/upload/Archie%20Brown%20-%20The%20Rise%20and%20Fall%20of%20Communism%20(2009).pdf 

Alena V. Ledeneva (g) Russia’s Economy of Favours: Blat, Networking and Informal Exchange (Cambridge: Cambridge University Press, 1998). https://www.cambridge.org/us/universitypress/subjects/sociology/political-sociology/russias-economy-favours-blat-networking-and-informal-exchange?format=PB&isbn=9780521627436  

Archie Brown, (h) The Rise and Fall of Communism (London: Bodley Head, 2009). https://www.cvs.edu.in/upload/Archie%20Brown%20-%20The%20Rise%20and%20Fall%20of%20Communism%20(2009).pdf 

Mitchell, Lincoln A, 2006. Democracy in Georgia Since the Rose Revolution https://www.sciencedirect.com/science/article/abs/pii/S0030438706000780 

Piret Ehin, Eiki Berg, 2009. Incompatible Identities? Baltic-Russian Relations and the EU as an Arena for Identity Conflict. https://www.taylorfrancis.com/chapters/edit/10.4324/9781315587745-1/incompatible-identities-baltic-russian-relations-eu-arena-identity-conflict-piret-ehin-eiki-berg 

Archie Brown, (i) The Rise and Fall of Communism (London: Bodley Head, 2009). https://www.cvs.edu.in/upload/Archie%20Brown%20-%20The%20Rise%20and%20Fall%20of%20Communism%20(2009).pdf 

Frye, T. (2010). Building States and Markets after Communism. Cambridge University Press. https://assets.cambridge.org/97805217/34622/frontmatter/9780521734622_frontmatter.pdf 

Jacques Rupnik, 2012. Hungary’s Illiberal Turn: How Things Went Wrong. https://www.journalofdemocracy.org/articles/hungarys-illiberal-turn-how-things-went-wrong/    

Alena V. Ledeneva (i) Russia’s Economy of Favours: Blat, Networking and Informal Exchange (Cambridge: Cambridge University Press, 1998). https://www.cambridge.org/us/universitypress/subjects/sociology/political-sociology/russias-economy-favours-blat-networking-and-informal-exchange?format=PB&isbn=9780521627436  

Richard Sakwa, 2013. The Future of Russian Democracy. https://www.cambridge.org/core/journals/government-and-opposition/article/abs/future-of-russian-democracy/07382D22F2086C5C18E2C95A10520703 

Vitali Silitski, 2005. Preempting Democracy: The Case of Belarus. https://www.journalofdemocracy.org/articles/preempting-democracy-the-case-of-belarus/ 

Cooley, A., & Heathershaw, J, 2017. Dictators Without Borders. Yale University Press.
https://books.google.cz/books?hl=en&lr=&id=n8wCDgAAQBAJ&oi=fnd&pg=PR9&dq=Cooley,+A.,+%26+Heathershaw,+J.+(2017).+Dictators+Without+Borders.+Yale+University+Press.&ots=J4fSTjX_NF&sig=D7yNYmcutU7b06lFd25Gqdp6Rvs&redir_esc=y#v=onepage&q&f=false 

Polyakova and Chris Meserole, 2019. Exporting digital authoritarianism:The Russian and Chinese models. https://www.brookings.edu/wp-content/uploads/2019/08/FP_20190827_digital_authoritarianism_polyakova_meserole.pdf

Anderson, B. 1983. Imagined Communities. https://nationalismstudies.org/wp-content/uploads/2021/03/Imagined-Communities-Reflections-on-the-Origin-and-Spread-of-Nationalism-by-Benedict-Anderson-z-lib.org_.pdf 

Gramsci, A. 1971. Selections from the Prison Notebooks. https://ia600506.us.archive.org/19/items/AntonioGramsciSelectionsFromThePrisonNotebooks/Antonio-Gramsci-Selections-from-the-Prison-Notebooks.pdf 

O’Donnell, G. 1994. Delegative Democracy. https://www.journalofdemocracy.org/articles/delegative-democracy/ 

Linz, J. & Stepan, A. 1996. Problems of Democratic Transition and Consolidation. https://www.google.cz/books/edition/Problems_of_Democratic_Transition_and_Co/kbnRG8N7T4IC?hl=en&gbpv=1&printsec=frontcover 

World Bank 2007. Georgia: Fighting Corruption in Public Services. https://documents.worldbank.org/en/publication/documents-reports/documentdetail/702701468258853117

Khar Center, aprel 2025. Gürcü Kollapsı - Gürcüstanın Strateji İstiqaməti: Avrointeqrasiyadan Uzaqlaşma Səbəbləri. https://kharcenter.com/en/researches/georgian-collapse-georgias-strategic-course-understanding-the-shift-away-from-euro-integration 

Transparency International Ukraine 2015. Lustration Progress Review. https://ti-ukraine.org/en/news/lustration-progress-under-review/ 

OECD 2011. Estonia: Public Sector Reform. https://www.oecd.org/estonia/estoniapublicsector.htm 

IPN – Instytut Pamięci Narodowej 2023. https://ipn.gov.pl/ 

Bertelsmann Stiftung 2024. BTI Azerbaijan Report. https://bti-project.org/en/reports/country-report/AZE 

Freedom House 2024. Azerbaijan – Nations in Transit. https://freedomhouse.org/country/azerbaijan/nations-transit/2024

Kučera, J. 2019. Civic Education and the Czech Republic. https://www.ceeol.com/search/article-detail?id=813059 

Reporters Without Borders (RSF) (2024). World Press Freedom Index – Azerbaijan and Turkmenistan. https://rsf.org/en/index 

Bell icon

Подпишитесь на нашу рассылку, чтобы быть в курсе последних обновлений

Укажите действительный адрес электронной почты