Анатомия бесшумной смены режима: пример Турции

Этот исследование рассматривает бесшумную смену режима, происходившую в Турции с начала XXI века, с политической, юридической и идеологической точек зрения. Основное внимание уделяется переходу от парламентской системы к президентской под руководством Партии справедливости и развития (ПСР) и Реджепа Тайипа Эрдогана, а также тому, как этот переход под видом демократических процедур открыл путь к авторитарной консолидации.

Исследование, основанный на историко-институциональном подходе, дискурсивном анализе, правовых исследованиях и методах политической психологии, ясно демонстрирует процессы централизации политической власти, утраты функций правовыми институтами, усиления контроля над СМИ и оппозицией. Основная цель — показать, как демократия в Турции постепенно подрывалась внутри формальных рамок, как централизация власти привела к маргинализации оппозиции, как утратили эффективность правовые институты и как народная воля манипулировалась с помощью популистской риторики и политики страха.

В то же время цель материала — не просто представить читателю факты, но и помочь понять структурные связи между ними, распознать новые формы авторитаризма XXI века на примере Турции и побудить к размышлению о гражданском сознании и путях демократического сопротивления.

Центр KHAR в данном анализе стремится показать, что смена режима — это не только юридическое и политическое явление, но также процесс, тесно переплетённый с культурными, социальными и психологическими факторами. Цель — на примере Турции Эрдогана убедить читателя в том, насколько хрупкой может быть демократия и насколько гибким и многогранным — авторитаризм.

Ключевые слова: Турция, смена режима, авторитаризм, популизм, поляризация, Эрдоганизм, президентская система, демократия, ПСР
Основной вопрос: Как произошла смена режима в Турции и с помощью каких правовых, политических и идеологических механизмов этот процесс был легитимизирован и принят обществом?

Введение

К началу XXI века Турция рассматривалась как страна, идущая к либеральной демократии, ведущая переговоры о вступлении в Европейский союз и переживающая экономический рост (Müftüler-Baç 2005). Политический плюрализм, свободные СМИ, независимость судебной власти и мирная смена власти через выборы представлялись ключевыми признаками турецкой демократии. Однако за этим ярким фасадом происходила постепенная и целенаправленная трансформация политической системы в сторону централизации власти (Yılmaz и Bashirov 2022).

Придя к власти в 2003 году в должности премьер-министра, Эрдоган благодаря своему политическому таланту, популистской риторике и способности использовать политические пустоты проложил себе путь, который на первый взгляд выглядел демократическим, но на деле был наполнен авторитарными намерениями. Его знаменитая фраза «демократия — не цель, а средство» открыто выражает идеологическую и стратегическую сущность этого курса (Эрдоган, 1997).

Теоретический подход: социальная динамика идеологической поляризации и авторитарной консолидации

Переход современных политических режимов от демократии к авторитаризму редко происходит мгновенно. Напротив, такие переходы являются результатом глубоких социальных, идеологических и институциональных изменений, реализуемых поэтапно. В политологии это явление известно как «постепенная авторитарная консолидация» (Linz и Stepan, 1996). Одним из первых и важнейших этапов подобных трансформаций является планомерное разрушение общественного консенсуса и политика системной поляризации.

Поляризация — это формирование глубоких идеологических, культурных и этнических разделений между социальными группами. Это стратегия, часто используемая авторитарными режимами для сохранения общественной поддержки (McCoy, Rahman, Somer 2018). В таких условиях принципы «общего знаменателя» и «сдержек и противовесов» ослабевают, а общественная и политическая жизнь превращается в противостояние «мы — они». В результате политические оппоненты представляются не как легитимные альтернативы, а как «предательские враги». Как отмечают Дженнифер Маккой и коллеги, «вредная поляризация» создаёт благоприятную социальную среду для демонтажа демократических институтов.

В турецком случае этот процесс особенно усилился с 2010-х годов под руководством Эрдогана. Партия справедливости и развития (ПСР), пришедшая к власти в 2002 году, на первом этапе получила широкую общественную поддержку благодаря дискурсу умеренного ислама и демократических реформ (Yavuz 2009). Однако с 2011 года стиль управления партии начал склоняться к авторитарным тенденциям. В политической риторике часто использовались выражения вроде «национальная воля», «высший разум», «местная и национальная позиция», «внутренние и внешние враги», обозначающие инакомыслящих как врагов народа (Taş 2015).

Эта двойная риторика разделила общество на идеологические блоки: «мы» (нация, патриоты, местные-национальные силы) и «они» (элита, светские либералы, прозападная оппозиция, «движение Фетхуллаха Гюлена», этнические и религиозные меньшинства). Это соответствует концепции Э. Лаклау и Ш. Муфф о гегемонической политике, построенной на различии «друг — враг» (Laclau и Mouffe 1985). Эта стратегия не только привела к социальной фрагментации, но и к делегитимации оппозиционных политических акторов (Gürsoy 2017).

Деятельность оппозиции, НПО, университетов и свободных СМИ часто подавалась как «противодействие национальным интересам», «заговор», «предательство» или связь с «терроризмом» (Es Murat 2020). Такая риторика имела и правовые последствия — например, с помощью указов (KHK) тысячи госслужащих были уволены без решения суда, а преподаватели, журналисты и политики массово арестовывались (Freedom House 2023; Amnesty International 2022).

В результате такой стратегической поляризации демократические нормы — общее историческое наследие, равенство перед законом, диалог с политическими оппонентами — были обесценены. Одна часть общества стала воспринимать себя как «единственного представителя народа», другая — была маргинализирована, вытеснена из общественной жизни и даже криминализирована (Tugal 2016). Политическая борьба начала вестись не на основе программ и идей, а в плоскости «быть или не быть», «вера — предательство», «враг — друг». Если сослаться на понятие Карла Шмитта о «различении друг — враг», политическая деятельность в Турции вышла за пределы демократического дебата и перешла в экзистенциальную конфронтацию (Schmitt 2007).

Такое поляризованное общество изменило саму природу выборов. Несмотря на формальное их проведение, выборы утратили демократическую сущность и превратились в механизм обновления власти через лояльный электорат (Levitsky и Ziblatt 2018). Системно сформированное общественное мнение стало воспринимать альтернативные голоса как «опасность, которую нужно устранить», что породило парадокс — демократические процедуры начали разрушать сами себя.

Союз Эрдогана и Гюлена и доктрина «умеренного ислама» Запада: анатомия турецкой политики 2002–2013 гг.

Политическая архитектура союза Эрдогана и Гюлена (2002–2013 гг.):
 Это период тесного сотрудничества Эрдогана и движения Гюлена. Сила сети Гюлена проистекала из созданных в бюрократии параллельных структур — особенно в образовании, полиции и судебной системе. Эта сеть сыграла ключевую роль в обеспечении полного контроля ПСР над государственным аппаратом. Благодаря этому союзу устранены светские структуры внутри армии (дела Ergenekon и Balyoz), и ПСР укрепила свою власть (Gürsoy, 2012). Школы и СМИ Гюлена (Zaman, Samanyolu TV и др.) легитимизировали политику ПСР и продвигали модель «турецкого ислама» на международной арене. Сам Гюлен, находящийся в США, представлялся в западных кругах как «реформатор ислама».

Поиск Западом «модели»:
 Аналитические центры вроде RAND Corporation и Brookings с начала 2000-х начали продвигать «прогрессивные», «прозападные» и «демократичные» исламские модели. В отчёте RAND 2004 года («Civil Democratic Islam») Гюлен, его образовательная сеть и инициативы гражданского общества рассматривались как образцовые в рамках «конструктивного исламизма» (Rabasa & Benard, 2004).

Геополитическая привлекательность Турции:
 Как член НАТО, играющий важную роль в региональной стабильности, кандидат в ЕС и страна с рыночной экономикой, Турция стала «лабораторией исламской демократии» для Запада. Реформаторская риторика ПСР, приверженность либеральной экономике и послания религиозной терпимости получали положительные отклики в Вашингтоне и Брюсселе.

Идеологический симбиоз и распределение власти в государстве:
 Сотрудничество между ПСР и движением Гюлена базировалось на идеологии исламского модернизма. Обе стороны объединили усилия против светской гегемонии «глубинного государства». Влияние движения Гюлена в полиции, правосудии и образовании стало основой институциональной гегемонии ПСР. Примеры — дела Ergenekon (2007) и Balyoz (2010), в ходе которых светская элита в армии была нейтрализована через суд. Хотя позже доказательства были признаны сфальсифицированными, в тот момент и ПСР, и Гюлен пользовались молчаливой или косвенной поддержкой Запада (Jenkins, 2009). Параллельно движение Гюлена реализовывало «мягкую исламизацию» через СМИ, школы и НПО внутри страны и за рубежом (Центральная Азия, Балканы, США). ПСР использовала этот мягкий ресурс во внешней политике, формируя дискурс интеграции с «братскими исламскими народами».

Несмотря на аресты журналистов, давление на оппозицию и политизацию правосудия в 2007–2013 гг., США и ЕС часто реагировали мягко. Под предлогом «стратегического партнёрства» и «сдерживания реакционных сил» эти тенденции игнорировались или поддерживались. В поисках «реформистского союзника» в исламском мире Запад воспринимал Эрдогана и Гюлена как идеальных партнёров. Однако этот союз оказался ненадёжным и опасным.

Кульминация конфликта Эрдогана и Гюлена

В 2013 году коррупционный скандал, раскрытый прокурорами, близкими к движению Гюлена (события 17–25 декабря), положил конец союзу. Эрдоган назвал движение «государством в государстве» и начал масштабную кампанию чисток.

Дилемма и неопределённость Запада:
 Запад избегал открытой поддержки какой-либо стороны. С одной — Гюлен, «лицо умеренного ислама», с другой — Эрдоган, партнёр по НАТО. Однако отказ США экстрадировать Гюлена обострил отношения с режимом Эрдогана.

Крах проекта «умеренный ислам» и укрепление Эрдоганизма

Модель «турецкой демократии», основанная на союзе Эрдогана и Гюлена, потерпела крах к середине 2010-х. Она не защитила демократические институты и не стала мостом между исламом и либерализмом. Напротив, способствовала авторитаризму, коррупции и формированию параллельных властных структур.

После 2015 года Эрдоган кардинально изменил политический курс: структуры, связанные с Гюленом, были уничтожены, была создана авторитарная система через президентскую форму правления, отношения с Западом испортились, и Турция повернулась к евразийской и националистической риторике. Проект «умеренного ислама» фактически стал почвой для установления жёсткого режима.

Период 2002–2015 годов стал переломным как для внутренней политики Турции, так и для подхода Запада к исламскому миру. Союз Эрдогана и Гюлена возник в результате симбиоза реалполитики и идеологических ожиданий Запада. Но в долгосрочной перспективе он привёл к институциональному распаду, ослаблению верховенства права и появлению новой формы авторитаризма — Эрдоганизма.

Хотя союз Эрдогана и Гюлена формировался в рамках западной модели «конструктивного исламизма», он завершился инструментализацией либеральных ценностей и авторитаризацией политического исламизма. Этот опыт следует рассматривать не только как турецкий кейс, но и как провал модели взаимодействия Запада с исламским миром в целом.

Восхождение Эрдоганизма: Элегантный переход к авторитаризму

Фраза Реджепа Тайипа Эрдогана, сказанная в 1997 году — «Демократия как трамвай: мы сходим, когда доедем до нужной остановки», — ясно демонстрировала, что он рассматривает демократию лишь как тактическое средство (BİANET 2021). Хотя приход Партии справедливости и развития (ПСР) к власти в 2002 году изначально характеризовался целями демократизации и интеграции в ЕС, этот этап по сути оказался трамплином для построения политической гегемонии. Политическая стратегия Эрдогана включает не только исламистско-популистскую риторику, но и превращение национальной идентичности, религии и исторического нарратива в политическое оружие. Эрдоганизм формирует философию власти, основанную на ностальгии по Османской империи, божественном суверенитете и концепции «национальной воли» (Эрдоган, 1994).

Одним из главных столпов Эрдоганизма является «религиозный национализм». В политике ПСР ислам преподносится не просто как личное вероисповедание, а как центральная ценность, формирующая поведение государства и гражданина. Таким образом, религиозные избиратели мобилизуются, а светская часть общества оказывается маргинализированной (Tuğal, 2013). С другой стороны, популистский характер Эрдоганизма разрушает классические институты представительства, устанавливая прямые отношения между лидером и гражданином.

Эрдоганизм усиливает не только контроль над политическими институтами, но и строит новую культурную гегемонию. Цензура и идеологическая направленность в искусстве и кино являются частью этой политики. Нормативизация культуры и стремление изменить альтернативные образы жизни — это форма культурного авторитаризма (Baykan, 2021). Через такую политику авторитаризм нормализуется не только в правовой и политической системах, но и в повседневной жизни. Людей подталкивают к смирению с утратой демократии, и этот процесс проводится постепенно, под прикрытием «безопасности», «стабильности» и «традиционных ценностей».

В отличие от классического авторитаризма, восхождение Эрдоганизма происходит в рамках юридических процедур и избирательных формальностей, сопровождаясь глубокой демократической эрозией. Это можно назвать моделью «элегантного авторитаризма» — последовательность переходов, при которых сохраняются названия демократических институтов, но изменяются их функции.

В этом смысле 2010 год можно считать первой вехой в политической истории Турции, когда началась фаза формирования более утончённого и юридически завуалированного авторитаризма. Именно с этого времени началась постепенная эрозия функциональности и нормативной сущности демократических институтов.

Этот период также можно охарактеризовать как пик политического альянса между ПСР и движением Фетхуллаха Гюлена. Тактическое сотрудничество, сформировавшееся между ПСР и движением Гюлена с начала 2000-х годов, использовалось, в частности, для изменения баланса власти внутри государства через юридическую систему и силовые структуры (Taş 2018). Конституционный референдум 2010 года стал явным результатом этого сотрудничества: в состав судебных органов были назначены юристы, близкие к движению Гюлена, включая Верховный и Конституционный суды (Jenkins 2011). Это ускорило процесс превращения юридических институтов в инструмент достижения политических целей.

Одним из наиболее примечательных моментов стало то, что все эти изменения на начальном этапе осуществлялись под широкой общественной поддержкой, под видом референдумов и «реформ». Таким образом, авторитарные тенденции развивались не посредством внезапных насильственных переворотов, а изнутри демократических процедур, эволюционируя в сторону «электорального авторитаризма». Как подчёркивают Левицки и Зиблатт, это яркий пример феномена демонтажа демократии изнутри (Levitsky и Ziblatt 2018).

После 2015 года отношения между ПСР и движением Гюлена окончательно перешли в фазу вражды, что ознаменовало начало нового радикального этапа политического противостояния в Турции. Хотя открытое проявление конфликта произошло в ходе антикоррупционных операций 17–25 декабря 2013 года, с 2015 года последовали более жёсткие политические и административные меры. Кампании по очищению госаппарата от кадров, связанных с движением Гюлена, стали не только реакцией на реальную угрозу, но и возможностью для Эрдогана для новой консолидации власти. Кульминацией стал неудавшийся военный переворот 15 июля 2016 года. Эрдоган использовал эту попытку не только как повод для призывов к политической стабильности и национальному единству, но и для начала масштабных институциональных изменений под прикрытием режима чрезвычайного положения (Yabanci 2019).

В условиях чрезвычайного положения, объявленного после переворота, тысячи чиновников, академиков и журналистов были уволены или арестованы; СМИ закрывались, гражданские организации распускались. В такой атмосфере Эрдоган легитимизировал свою политическую модель через дискурс «национальной воли» и обеспечил переход от парламентской системы к президентскому управлению путём конституционных изменений в 2017 году.

Таким образом, попытка переворота 2016 года создала почву для углубления авторитаризма и стала легитимирующим механизмом для редизайна политической системы Эрдоганом.

Ключевым моментом консолидации авторитаризма в Турции стал Конституционный референдум 2017 года. В результате референдума парламентская система была упразднена, а установлено сильное президентское правление. Турция перешла от типичной «нелиберальной демократии» к авторитарной модели управления (European Society and Politics, 2017).

Основные столпы смены режима можно обобщить следующим образом:

• Централизация власти: Законодательная, исполнительная и судебная ветви подчинены воле президента. Принцип «сдержек и противовесов» фактически устранён.
• Искажение верховенства права: Право подчинено политической власти. Судебная система стала инструментом давления на оппозицию, решения принимаются в соответствии с политическими интересами.
• Невозможность политической конкуренции: Выборы проводятся, но не в равных условиях. Медиа, финансы и правовая база — на стороне власти.
• Углубление общественной поляризации: Общество формируется не на основе диалога и консенсуса, а через лоялизм и образы врагов, что ведёт к разрушению демократического гражданского сознания.
• Экономический и институциональный крах: Центральный банк, университеты, независимые органы, СМИ и гражданское общество устранены. Вся власть сосредоточена в президентском дворце — это соответствует модели «конкурентного авторитаризма» (Esen, Berk и Şebnem Gümüşçü 2016).

Централизация правовой и институциональной структуры

С вступлением в силу новой системы управления в 2018 году исполнительная власть почти полностью перешла под контроль президента. Президентские указы вытеснили роль парламента, институт премьер-министра был упразднён, а центральные органы управления напрямую подчинены президенту (Yılmaz и Bashirov 2022). Эта модель напоминает «делегативную демократию» Гильермо О'Доннелла — когда избранные лидеры действуют в рамках конституции, но по факту управляют как Цезарь или Бонапарт, без контроля (O’Donnell 1994).

Отмена разделения властей между законодательной, судебной и исполнительной ветвями указывает на отход Турции от модели правового государства. Господствующая роль президента в назначениях в судебную систему серьёзно повредила независимости судов. Исследования показывают, что с 2020 года Конституционный суд и другие инстанции принимают решения, совпадающие с интересами правительства (Kurban 2021).

Систематическое ограничение свободы выражения

Ослабление независимых СМИ и цензура цифровых платформ — типичная стратегия авторитарных режимов. Принятые в 2020 году законы о социальных сетях и «борьбе с дезинформацией» распространили режим цензуры на цифровое пространство (Freedom House 2023). Эти законы криминализируют такие расплывчатые понятия, как «распространение фейков», ограничивая свободу выражения и используясь для подавления независимых медиа.

Согласно отчётам Amnesty International и Human Rights Watch за 2022 год, в Турции резко выросли аресты журналистов, интернет-цензура и экономическое давление на СМИ (HRW 2022). Это делает концепцию «цифрового авторитаризма» крайне актуальной для Турции (Howard и Bradshaw 2019).

Владение СМИ и формирование идеологической гегемонии

С середины 2000-х годов изменения в структуре собственности турецких СМИ способствовали укреплению идеологической гегемонии режима. Продажа Doğan Media группе Demirören, финансируемая государственным банком Ziraat, — яркий пример экономической зависимости СМИ и их политического контроля (Yeşil, 2016). Это также можно объяснить через концепцию «гегемонической власти» Антонио Грамши — власть, закреплённая не только принуждением, но и контролем над общественным сознанием (Gramsci 1971).

Альтернативные СМИ продолжают работу с ограниченными бюджетами и под постоянным судебным давлением. Это приводит не только к маргинализации независимых источников информации, но и к полному включению общественного дискурса в гегемонию власти.

Эти процессы показывают, что в Турции изменилась не только политическая система, но и сама политическая идентичность и идеология. Название этой системы — не просто «президентская система», а Эрдоганизм — централизованная модель власти, где один человек, одна идеология и один взгляд на мир сливаются с государством.

В таком режиме оппозиция больше не воспринимается как политическая альтернатива, а как угроза; право говорит языком власти, а не справедливости; формируется не гражданин, а подданный.

К 2025 году Турция уже значительно удалена от классической демократии. Формально она остаётся республикой с выборами, парламентом и, на бумаге, независимой судебной системой. Но по сути ни одна из этих структур больше не выполняет своих демократических функций. Под руководством Эрдогана Турция годами погружалась в институциональный авторитаризм, и эта трансформация происходила тихо, но последовательно — именно через «демократические процедуры».

Хотя смена режима произошла в условиях чрезвычайного положения, она не была результатом военных переворотов, а реализована через урны для голосования, референдумы и конституционные изменения. Это создавало впечатление «легитимности» или «временности» у многих граждан и наблюдателей, но со временем привело к систематическому демонтажу демократических ценностей.

Арест Имамоглу и операция по ИББ в 2025 году: следующая фаза конкурентного авторитаризма

Юридические операции против руководства Стамбульской мэрии (ИББ) в марте 2025 года показали, что авторитарный режим в Турции перешёл к новой фазе — он не просто ограничивает демократическую конкуренцию, а стремится полностью её уничтожить. В рамках операции были начаты административные и уголовные расследования в отношении различных структур мэрии, задержаны несколько руководителей, и в конце концов мэр Стамбула Экрем Имамоглу был арестован по обвинению в «коррупции и злоупотреблении служебным положением» (Human Rights Watch, World Report 2025).

Арест Имамоглу показывает, как режим синхронизирует юридические процессы с политическими целями. Эта стратегия направлена на юридическое устранение соперников, которых невозможно победить на выборах (Esen и Gumuscu, 2021).

Репрессивные операции были направлены не только против одного лидера, но и на подрыв социальной репутации и управленческой легитимности мэрии Стамбула. Это демонстрирует, что режим стремится ослабить оппонентов не только в политике, но и во всех общественных структурах (Gole, 2020). Самый поразительный момент заключается в том, что это юридическое действие произошло на фоне обсуждений досрочных выборов в Турции и после назначения праймериз в Республиканской народной партии (CHP) для определения кандидата в президенты.

Это указывает на то, что арест Имамоглу — попытка Эрдогана устранить потенциального лидера оппозиции и окончательно ликвидировать электоральную конкуренцию. Это свидетельствует о том, что Турция перешла границы даже конкурентного авторитаризма и становится типичным авторитарным режимом, где выборы будут носить символический характер, а реальная конкуренция систематически ограничиваться под видом закона.

Заключение

Политическая трансформация, произошедшая в Турции за последние двадцать лет, представляет собой «бесшумную» смену режима в рамках юридических процедур — в отличие от классических моделей военных переворотов или революционных изменений. Это изменение сопровождалось не только технической модификацией системы управления, но и радикальной перестройкой политической культуры, правовой системы, медиасреды и самого понятия гражданства. Несмотря на формальное существование демократических институтов, они утратили свою функциональную сущность и стали символическими структурами.

Эта трансформация, осуществлённая при власти ПСР и особенно в период единоличного лидерства Эрдогана, основана на автократической консолидации под видом демократической легитимности. Демократические процедуры, такие как выборы и референдумы, были использованы манипулятивно для укрепления режима. Ключевым моментом стало идеологическое и структурное сосредоточение режима вокруг одного человека.

Сегодня Турция не просто «нелиберальная демократия» или «делегативная демократия», а конкретный и сложный пример эволюции от «электорального авторитаризма» к полноценному авторитаризму.

Пример Турции показывает, что когда возникает разрыв между формой и сущностью демократии, автократизация может происходить и в рамках закона. Эта трансформация — важное предупреждение и политический урок не только для Турции, но и для других полудемократических и переходных режимов.

Источники

1. Müftüler-Baç, Meltem. “Turkey’s Political Reforms and the Impact of the European Union.” South European Society and Politics, vol. 10, no. 1, 2005, pp. 17–31.
2.  Yılmaz, Ihsan, and Gülayhan Bashirov. “The AKP, the Gülen and the Judiciary: Authoritarian Politics in Turkey.” Middle East Critique, vol. 31, no. 2, 2022.
3. Recep Tayyip Erdoğan: "Demokrasi bizim için amaç değil araçtır." https://www.youtube.com/watch?v=qY52kEMQyBA 
4. Linz, Juan J., and Alfred Stepan. Problems of Democratic Transition and Consolidation. Johns Hopkins University Press, 1996.
5.  McCoy, Jennifer, Tahmina Rahman, and Murat Somer. “Polarization and the Global Crisis of Democracy.” The American Behavioral Scientist, vol. 62, no. 1, 2018, pp. 16–42.
6. Yavuz, M. Hakan. Secularism and Muslim Democracy in Turkey. Cambridge University Press, 2009.
7.  Taş, Hakkı. “Turkey–from Tutelary to Delegative Democracy.” Third World Quarterly, vol. 36, no. 4, 2015, pp. 776–791.
8. Laclau, Ernesto, and Chantal Mouffe. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. Verso, 1985.
9. Gürsoy, Yaprak.“Turkish Political Culture and the Rise of the AKP.” Middle East Critique, vol. 26, no. 2, 2017, pp. 145–160.
10. Es, Murat. “Authoritarian Legalism and the Transformation of the Turkish Judiciary.” Law and Society Review, vol. 54, no. 2, 2020, pp. 405–432.
11. Freedom House.n Freedom in the World 2023: Turkey. https://freedomhouse.org/country/turkey/freedom-world/2023
12. Amnesty International. Turkey: Annual Report 2022. https://www.amnesty.org/en/location/europe-and-central-asia/turkey/report-turkey/. 
13.  Tugal, Cihan. The Fall of the Turkish Model: How the Arab Uprisings Brought Down Islamic Liberalism. Verso, 2016.
14. Schmitt, Carl. The Concept of the Political. University of Chicago Press, 2007.
15.  Levitsky, Steven, and Daniel Ziblatt. How Democracies Die. Crown Publishing Group, 2018.
16.  Gürsoy, Y.(2012). The Role of the Military in Turkish Politics: To Guard Whom and From What? European Journal of Turkish Studies, 14.
17.  Rabasa, A. & Benard, C. (2004). Civil Democratic Islam: Partners, Resources, and Strategies. RAND Corporation.
18.  Jenkins, G. (2009). Between Fact and Fantasy: Turkey’s Ergenekon Investigation. Silk Road Paper, Central Asia-Caucasus Institute.
19. BİANET 2021. Tramvaydan bir an önce inme’ ihtirası. https://bianet.org/yazi/tramvaydan-bir-an-once-inme-ihtirasi-243992 
20.  "Egemenlik Kayıtsız Şartsız Allah'ındır!" R.Tayyip Erdoğan 1994 https://www.youtube.com/watch?v=JiPh0WmdUXs 
21.  Tuğal, C. (2013) Passive Revolution: Absorbing the Islamic Challenge to Capitalism. Stanford University Press.
22.  Baykan, T. S. (2021). The Cultural Politics of Erdoğanism. Turkish Studies, 22(1), 45–67.
23. Taş, Hakkı. “Turkey—From Tutelary to Delegative Democracy.” Third World Quarterly, vol. 39, no. 2, 2018, pp. 195–211.
24. Jenkins, Gareth. “Between Fact and Fantasy: Turkey’s Ergenekon Investigation.” Silk Road Paper, Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2011.
25. Levitsky, Steven, and Daniel Ziblatt. How Democracies Die. Crown Publishing Group, 2018.
26.  Yabanci, Bilge. “Populism as the Problem Child of Democracy: The AKP’s Populist Re-Articulation of Religion, Nation and Democracy in Turkey.” British Journal of Middle Eastern Studies, vol. 46, no. 3, 2019, pp. 350–368.
27.  European Society and Politics, vol. 22, no. 3, 2017, pp. 303–326. https://doi.org/10.1080/13608746.2017.1384341 
28. Esen Berk and Şebnem Gümüşçü. “A Small Yes for Presidentialism: The Turkish Constitutional Referendum of April 2017.” South European Society and Politics, vol. 22, no. 3, 2017, pp. 303–326.
29.  Yılmaz &Bashirov, G. (2022). The AKP after 20 years: Between Islamic populism and authoritarianism. Third World Quarterly, 43(1), 186–204.
30.   O’Donnell, G (1994). Delegative Democracy. Journal of Democracy, 5(1), 55–69.
31. Kurban, D. (2021) Limits of Supranational Justice: The European Court of Human Rights and Turkey’s Kurdish Conflict. Cambridge University Press.
32. Human Rights Watch. (2022). Turkey: Events of 2022. Retrieved from https://www.hrw.org  
33.  Howard, P. N & Bradshaw, S. (2019). The Global Disinformation Order: 2019 Global Inventory of Organised Social Media Manipulation. University of Oxford.
34. Yeşil, B. (2016). Media in New Turkey: The Origins of an Authoritarian Neoliberal State. University of Illinois Press.
35. Gramsci, A.(1971). Selections from the Prison Notebooks. (Q. Hoare & G. Nowell Smith, Eds. and Trans.). International Publishers.
36. Human Rights Watch. World Report 2025: Events of 2024. New York, 2025. 
37. Esen, Berk, and Şebnem Gümüşçü. “How Erdoğan’s Populism Works: The Case of Turkey.” Government and Opposition, vol. 56, no. 2, 2021, pp. 311–333. Cambridge University Press.
38. Taş, Hakkı. “Authoritarian Neoliberalism in Turkey: A New Consensus.” South European Society and Politics, vol. 23, no. 2, 2018, pp. 123–146.

 Gole, Nilüfer. “Populism and the Crisis of Democracy in Turkey.” Philosophy & Social Criticism, vol. 46, no. 2, 2020, pp. 223–235.