Растущее влияние Китая на глобальный и региональный политический баланс выводит его в центр международного внимания. Южный Кавказ давно находится в фокусе Пекина, и это становится всё более очевидным. Особенно показательной в этом контексте является недавняя хронология двусторонних отношений между Азербайджаном и Китаем, которая даёт серьёзную основу для изучения этих связей. Актуальность темы также связана с необходимостью прояснения геополитического будущего Южного Кавказа. В настоящем аналитическом материале рассматривается влияние Китайской Народной Республики в странах Южного Кавказа (Азербайджан, Грузия, Армения) за последние десятилетия. Цель — аналитическое сопоставление экономического, инфраструктурного, политического и культурного влияния Китая в этом регионе с его опытом в Центральной Азии (Казахстан, Кыргызстан, Узбекистан, Туркменистан, Таджикистан). Южный Кавказ для Китая — это не только стратегическая часть «Срединного коридора», соединяющего Азию и Европу, но и потенциальная многоцелевая арена политического соперничества в условиях изменяющегося геополитического баланса.
В качестве методологии материал представляет научные подходы к теме и стремится ответить на ключевые вопросы путём сопоставительного анализа эмпирических данных по странам. Цель — не просто перечислить факты, а проанализировать последствия этих процессов для суверенитета, безопасности и моделей развития региона.
Актуальность темы и введение
Усиливающееся влияние Китая в евразийском пространстве за последние десятилетия породило не только экономические, но и геополитические и институциональные последствия. Южный Кавказ постепенно становится новой целевой зоной этого влияния. Модель, опробованная Китаем в Центральной Азии — создание зависимости через инфраструктурные проекты и кредитование — постепенно распространяется на Южный Кавказ.
Эта тенденция усиливается как глобальными факторами (противостояние Запад–Россия, неопределённость, вызванная войной в Украине), так и локальными (ослабление связей с Западом, рост симпатий к китайской модели). В то же время инициатива «Один пояс — один путь» стала важнейшим инструментом регионального влияния Китая (Silver, 2022).
Тема актуальна как с практической, так и с теоретической точки зрения. Практически она влияет на стратегические решения стран региона, а теоретически — позволяет сравнить китайскую и западную модели, а также исследовать роль новых центров силы в постсоветской трансформации.
Ключевой исследовательский вопрос: какими инструментами Китай выстраивает своё влияние в регионе, и ограничивается ли это влияние экономикой, или же имеет и политические последствия? Вопрос будет оцениваться через такие механизмы, как долговая зависимость, инфраструктурная уязвимость, мягкая сила и энергетическое сотрудничество. Для сравнения будет проанализирован опыт Центральной Азии и различные подходы стран Южного Кавказа.
Методологический подход опирается на теории международной политической экономии и регионального баланса сил. Будут использованы аналитические рамки долговой дипломатии, мягкой силы и неоимпериалистического влияния. Исследование основано как на эмпирических данных (экономические показатели, контракты), так и на нормативных документах (официальные заявления, отчёты, научные публикации) (CFR, 2023).
Структурно материал строится следующим образом: сначала анализируется опыт Китая в Центральной Азии, затем отношение стран Южного Кавказа к этой модели, после чего рассматриваются реакции Запада и возможные сценарии будущего. Цель — не просто перечислить факты, но и оценить, какие последствия это влияние может иметь для суверенитета, безопасности и развития региона.
Теоретическая рамка
Для анализа влияния Китая на Южный Кавказ в статье используются несколько дополняющих, а порой и противоречивых теоретических подходов. Эти рамки позволяют объяснить как экономические, так и политические и нормативные аспекты китайской стратегии.
Первая из них — концепция «долговой дипломатии» (Chellaney, 2017). Согласно этой теории, Китай предоставляет экономически уязвимым странам крупные кредиты, чтобы получить контроль над их стратегической инфраструктурой. Эта рамка используется для оценки влияния китайских инвестиций на экономический суверенитет стран региона.
Подход «геоэкономических зон влияния» (Blackwill, 2016) объясняет нефинансовые инструменты влияния Китая — порты, дороги, технологии и логистическую инфраструктуру — как средства институционального и нормативного влияния. Эта рамка применяется на примерах портов в Анаклии и Баку.
Методы «мягкой силы» и «нормативной диффузии» (Nye, 1990) используются для анализа культурного влияния Китая, что позволяет оценить добровольные и принятые формы влияния.
Наконец, теории «сложной взаимозависимости» (Keohane, 1977) и «многовекторного баланса» объясняют рациональные выборы стран Южного Кавказа, маневрирующих между Китаем, Россией и Западом.
Опыт Центральной Азии
Китай значительно усилил своё влияние в инфраструктурной, энергетической, дипломатической и оборонной сферах в Центральной Азии. Заключая множество соглашений с каждой страной, Китай демонстрирует индивидуальный подход. Тем не менее, общая цель — усиление экономического и политического влияния Пекина — остаётся неизменной. Этот анализ исследует, выходит ли это влияние за рамки простого сотрудничества, особенно учитывая, что модель, применённая в Центральной Азии, активно используется и в Южном Кавказе.
Туркменистан
Можно ли сказать, что наличие газовых ресурсов в Туркменистане пока ещё мешает попаданию этой страны в полную зависимость от Китая? Между странами заключены долгосрочные газовые соглашения и построены газопроводы. Китай и Туркменистан достигли важного этапа в энергетическом сотрудничестве: общий объём торговли природным газом составил 415 миллиардов кубометров, а общий торговый оборот превысил 83 миллиарда долларов США (Newscentralasia, 2024). Китай — крупнейший покупатель туркменского газа, что предоставляет ему значительные рычаги влияния на Ашхабад.
Кроме того, как показывает отчёт, опубликованный на связанном с правительством сайте «Business Turkmenistan», в первом квартале 2024 года торговый оборот между Ашхабадом и Пекином составил примерно 2,6 миллиарда долларов, из которых около 92% (2,39 миллиарда долларов) приходилось на экспорт туркменского природного газа в Китай (Eurasianet, 2024). Для сравнения, торговля с Европейским союзом почти вдвое меньше: в 2024 году экспорт ЕС в Туркменистан составил 700 миллионов евро, а импорт из Туркменистана — 400 миллионов евро. Основу импорта ЕС из Туркменистана (86%) составляют минеральные продукты. Основу экспорта ЕС в Туркменистан — машины и транспортное оборудование (50,1%) и химическая продукция (16%) (FACTSHEET-Turkmenistan, 2025).
Узбекистан
В последние годы Китай стал одним из ключевых внешнеэкономических партнёров Узбекистана. По данным на конец 2023 года, долг Узбекистана перед Китаем составил 3,775 миллиарда долларов США, что эквивалентно примерно 13% общего внешнего долга страны (BISI, 2024). Значительная часть этого долга приходится на Китайский банк развития (CDB), который является третьим крупнейшим кредитором страны. Вместе с другими китайскими финансовыми институтами, включая Экспортно-импортный банк Китая, они контролируют около половины этого долга (Gazeta, 2023).
Китай в Узбекистане выступает не только как кредитор, но и как основной финансист и исполнитель ключевых инфраструктурных проектов. По данным на 2023 год, китайские проекты реализуются в 10 из 12 областей страны, включая Республику Каракалпакстан. Эти проекты охватывают возобновляемую энергетику, промышленность и логистику, и направлены на решение проблем с электроэнергией и рост занятости (Intellinews, 2025a). Таким образом, Китай обладает стратегическим положением не только в сфере долгов, но и в формировании внутренней инфраструктуры.
Тем не менее, несмотря на то, что суммарная стоимость китайских проектов превышает 10 миллиардов долларов, не все из них полностью профинансированы (Intellinews, 2025b). Это, с одной стороны, увеличивает возможности влияния Пекина, но с другой — указывает на его неполную институционализацию и финансирование. Особенно в сфере разработки стратегических минеральных ресурсов китайские инвесторы занимают более выгодные позиции, что увеличивает их шансы стать доминирующей силой в этой отрасли.
Однако в экономике Узбекистана активно участвует и Европейский союз. В стране работают более 1000 предприятий с европейским капиталом, управляющих инвестиционным портфелем свыше 30 миллиардов евро (Eureporter, 2025). Экономическое присутствие ЕС в Узбекистане представлено такими транснациональными корпорациями, как EDF, Total Energies, Voltalia, Siemens Energy, Airbus, Linde, Suez, Orano, Knauf, OTP Group и MOL Group. Эти компании вносят вклад не только капиталом, но и технологиями, инновациями и развитием человеческого капитала.
ЕС предлагает более устойчивую и комплексную модель сотрудничества, особенно в сфере зелёного перехода. Секторная структура инвестиций также демонстрирует различия: Китай сосредоточен на физической инфраструктуре и природных ресурсах, тогда как ЕС акцентирует внимание на модернизации промышленности, энергоэффективности и технологической трансформации.
В итоге, несмотря на растущее экономическое присутствие Китая в Узбекистане, его влияние не является монопольным. Европейский союз представляет собой серьёзную альтернативу как по объёму, так и по качеству инвестиций. Таким образом, в будущем экономическом развитии Узбекистана формируется многополярная модель сотрудничества на основе конкурентной динамики между Пекином и Брюсселем.
Киргизия
Среди стран Центральной Азии Киргизия занимает наиболее уязвимое положение с точки зрения экономической зависимости от Китая. Частые политические перемены и слабая экономическая база затрудняют управление внешним долгом страны. С момента обретения независимости в 1991 году внешний долг Киргизии достиг 6,2 млрд долларов США, что на 2024 год составило примерно 45% от ВВП (Voice of America, 2024a). Хотя этот показатель не является рекордным в мировом масштабе, для преимущественно аграрной экономики он представляет серьёзный риск.
Китай является одним из основных кредиторов Киргизии. В 2023 году долг Бишкека перед Китаем достиг 1,7 млрд долларов, большая часть из которых приходится на Экспортно-импортный банк Китая (Exim Bank). В 2021 году, в период пандемии, банк отсрочил выплату долга в размере 32 млн долларов, однако по истечении срока сумма была вновь включена в основной долг и подлежала полной выплате (Voice of America, 2024b). Китай отказался рассматривать предложения о дополнительной отсрочке или альтернативных схемах погашения, что усилило риск «долговой ловушки».
Инфраструктурные проекты, финансируемые Китаем — такие как ТЭЦ Бишкека, линия электропередачи Датка–Кемин и автомагистраль север–юг — в будущем могут стать инструментами давления со стороны Пекина. Неспособность стран со слабыми экономиками, таких как Киргизия и Таджикистан, своевременно погашать задолженности увеличивает вероятность того, что Китай получит права собственности и управления стратегическими объектами.
Запад, в частности Европейский союз, представлен в Киргизии слабо в экономическом плане. Сотрудничество ЕС в основном сосредоточено на некоммерческих сферах — верховенство права, образование, развитие сельского хозяйства. В период с 2014 по 2020 год на эти цели было выделено в общей сложности 174 млн евро. На 2021–2027 годы в программы также включены проекты в области цифровизации и устойчивой к климату экономики (European Union, 2021). Однако масштабы этих вложений несопоставимы с крупными китайскими проектами, реализуемыми через государственные компании и банки КНР.
Таким образом, растущая долговая зависимость Киргизии от Китая стала наглядным примером «долговой дипломатии» в регионе. Ограниченная роль ЕС и других западных акторов свидетельствует о слабости альтернативных механизмов влияния, что создаёт долгосрочные риски для экономического суверенитета страны.
Таджикистан
Таджикистан — одна из наименее заметных в геополитическом и экономическом смысле стран Центральной Азии — несмотря на ограниченные ресурсы и слабый экономический потенциал, рассматривается Китаем как стратегически важное государство. По данным на 2022 год, внешний долг Таджикистана достиг 3,3 млрд долларов США, из которых примерно 2 млрд (около 60%) приходятся на Экспортно-импортный банк Китая (Rondeli Foundation, 2022). Это создало серьёзный дисбаланс по отношению к ВВП страны, составлявшему 8,7 млрд долларов, и вызвало обеспокоенность по поводу финансового суверенитета республики.
Власти Таджикистана представляют заимствования как необходимый шаг для модернизации экономики и развития инфраструктуры. Однако есть множество вопросов относительно направлений использования этих средств и механизмов их возврата. Особенно настораживают демонстративные проекты, такие как строительство нового здания парламента и мэрии Душанбе, реализованные на китайские кредиты. Экономическая целесообразность этих объектов и способность обслуживать долги остаются под вопросом. Кроме того, отсутствие прозрачности условий кредитов усиливает опасения по поводу «долговой ловушки» (Rondeli Foundation, 2022).
Ситуация усугубляется отсутствием реальных альтернатив китайскому влиянию. Инвестиции и техническая помощь со стороны ЕС в Таджикистан ограничены. На период 2021–2027 годов ЕС выделил всего 142 млн евро на сотрудничество с Таджикистаном (European Commission, 2025). Это составляет лишь 7,5% от суммы долга перед Китаем (примерно 2 млрд долларов), что демонстрирует слабые экономические позиции Запада в регионе.
Присутствие ЕС в Таджикистане в основном ограничивается технической помощью в сферах верховенства права, сельского хозяйства и устойчивого развития. Крупных инфраструктурных или промышленных инвестиций со стороны ЕС практически нет. Это говорит о том, что Таджикистан практически не имеет доступа к надёжным финансовым альтернативам за пределами китайского капитала.
Таким образом, экономическая структура Таджикистана сегодня строится на высокой долговой зависимости от Китая и недиверсифицированной системе иностранных инвестиций. Ограниченное экономическое присутствие ЕС и других западных институтов не позволяет сбалансировать эту зависимость, делая Таджикистан одной из наиболее подверженных риску «долговой ловушки» стран в регионе.
Казахстан
Казахстан демонстрирует более устойчивое и сбалансированное положение в отношениях с Китаем по сравнению с другими странами Центральной Азии. В начале 2024 года долг Казахстана перед Китаем составил 9,2 млрд долларов США, в основном через Экспортно-импортный банк Китая. Это около 3,5% от ВВП страны, и за последние три года данный показатель оставался стабильным (Caspianpost, 2024). В сравнении с другими странами региона это относительно низкий уровень, указывающий на управляемый характер долговых обязательств.
Структура внешнего долга Казахстана является диверсифицированной. Китай входит лишь в десятку крупнейших кредиторов страны. Среди них — Нидерланды, Великобритания, США, Франция, офшорные финансовые центры (например, Бермуды), Россия и международные финансовые институты. Особое значение имеет Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (AIIB). Несмотря на то, что штаб-квартира банка находится в Пекине и КНР является его основным акционером, заимствования происходят не через государственные структуры Китая, а на институциональном уровне (Carnegie Endowment, 2024). Это указывает на предпочтение Пекином косвенных инструментов финансового влияния в случае с Казахстаном.
В то же время, Европейский союз играет доминирующую роль в экономике Казахстана. Участие ЕС в торговле и инвестициях в регионе превосходит китайское. В 2024 году двусторонний товарооборот между ЕС и Казахстаном достиг рекордных 50 млрд долларов, а общий объём инвестиций из ЕС превысил 200 млрд долларов (National Interest, 2025). Казахстан является основным партнёром ЕС в Центральной Азии, на него приходится 80% торговли ЕС с регионом и более 40% прямых иностранных инвестиций ЕС в регион.
Кроме того, в 2023 году 37% всего экспорта Казахстана и 27,9% внешней торговли были направлены в ЕС. В 2022 году объём прямых иностранных инвестиций в страну составил 54,8 млрд евро, что на 5,5% больше по сравнению с предыдущим годом (European Commission, 2023). Эти показатели свидетельствуют о том, что Казахстан отдаёт приоритет отношениям с ЕС, а не с Китаем, и что Китай не является ведущим экономическим актором в стране.
Таким образом, Казахстан представляет собой уникальный пример в Центральной Азии: отношения с Китаем есть, но критическая зависимость отсутствует. ЕС выступает как основной торговый партнёр и инвестор. Уровень заимствований у Китая стабилен и контролируем. Это способствует экономическому развитию, макроэкономической стабильности и сохранению стратегического суверенитета Казахстана.
Выводы по Центральной Азии
Экономические отношения стран Центральной Азии с Китаем и Европейским союзом основаны на разных уровнях долговой зависимости, институциональной устойчивости и экономической диверсификации. Эти отношения стали причиной значительной геоэкономической дифференциации внутри региона.
Крупные и относительно диверсифицированные экономики — такие как Казахстан и Узбекистан — смогли выстроить более сбалансированные стратегии в отношениях с Китаем, при этом сотрудничество с ЕС сыграло важную роль в сохранении этого баланса. Например, долг Казахстана перед Китаем составляет всего 3,5% от ВВП, а ЕС — его крупнейший торговый партнёр и инвестор. В Узбекистане также сохраняется управляемый уровень задолженности, а экономические связи диверсифицированы благодаря широкому присутствию европейского капитала.
Напротив, страны со слабой экономической базой — Таджикистан и Киргизия — подверглись высоким рискам «долговой ловушки» в отношениях с Китаем. В этих странах соотношение долга к ВВП колеблется от 40% до 60%, а их платёжеспособность вызывает серьёзные сомнения. Кроме того, инвестиции Китая в инфраструктуру и энергетику создают потенциал контроля над стратегическими объектами. Присутствие ЕС в этих странах ограничено технической помощью и развитием, и не может конкурировать с финансовым влиянием Пекина.
Туркменистан, благодаря своим богатым запасам природного газа, избежал необходимости заимствований. Однако монопольное положение Китая на рынке туркменского газа ограничивает возможности Ашхабада для экономического маневра. Хотя это пока не означает полной зависимости, оно мешает стратегии диверсификации.
В целом, Китай нацелен на страны региона не столько по признаку экономического потенциала, сколько по степени институциональной слабости и уязвимости к зависимости. В странах со слабыми экономиками, таких как Таджикистан и Киргизия, китайские государственные банки и компании действуют более агрессивно и доминирующе. Это говорит о том, что региональная политика Китая строится не на симметричном сотрудничестве, а на асимметричных механизмах влияния.
В отличие от этого, ЕС предпочитает строить более глубокие связи с экономически сильными и институционально устойчивыми странами — прежде всего с Казахстаном и Узбекистаном. Присутствие ЕС в Таджикистане и Киргизии в основном ограничивается развитием и технической помощью и не обладает потенциалом усиления геоэкономического влияния.
Таким образом, баланс экономического влияния между Китаем и ЕС в регионе структурно неравномерен. Китай доминирует в более слабых странах, тогда как ЕС выступает в роли уравновешивающего актора лишь в стабильных и стратегически значимых государствах. Это различие следует рассматривать как важный индикатор будущей траектории геоэкономической конкуренции в регионе.
Вхождение Китая в Южный Кавказ
Азербайджан
Южный Кавказ имеет стратегическое значение для Китая как сухопутный коридор от Центральной Азии в Европу. В этом контексте Азербайджан, обладающий экономическими, демографическими и географическими преимуществами, становится центральным звеном китайской стратегии в регионе. Это говорит не только о развитии экономических интересов между двумя странами, но и о сближении на политическом и институциональном уровнях. Попытки Азербайджана углубить интеграцию с Шанхайской организацией сотрудничества (ШОС) и подача заявки на вступление в БРИКС свидетельствуют о многовекторности его внешней политики (Eurasianet, 2024).
Практические формы сотрудничества, включая стратегические соглашения и договорённости в сфере транспорта и логистики, согласуются со стратегией Азербайджана по развитию Срединного коридора. Однако структура такого сотрудничества несёт в себе риски — особенно учитывая зависимость от китайских кредитов, сформировавшуюся в других странах. Пример порта Хамбантота и рост долговой нагрузки в Центральной Азии служат предостережением: такая модель может в будущем угрожать экономическому и политическому суверенитету Азербайджана (CACI analyst, 2024).
Институциональные проблемы Азербайджана в управлении инфраструктурой — коррупция, непрозрачность, низкое качество строительства — усиливают эти риски (Gain Integrity, 2020). В таких условиях критически важными становятся условия привлечения китайских кредитов и механизмы контроля. Слабые институты и низкий уровень финансовой прозрачности делают Азербайджан особенно уязвимым к риску зависимости через заимствование.
В то же время у Азербайджана есть ожидания в адрес ЕС в области инфраструктурного сотрудничества. Однако строгие требования ЕС в отношении прозрачности и соблюдения правовых норм ограничивают реальные потоки инвестиций. Это подталкивает Баку к более гибким и менее политически обременительным партнёрам, таким как Китай. Призыв Хикмета Гаджиева в Брюсселе к большей инвестиционной и политической вовлечённости Запада, по сути, можно трактовать скорее как элемент торга с альтернативными акторами, чем как подлинный интерес к западной модели (Caliber, 2025).
Статистика также подтверждает эту тенденцию. Несмотря на 24,7 млрд долларов инвестиций со стороны ЕС в период 2012–2023 годов, в последние годы наблюдается снижение западной вовлечённости (Report, 2024). Китай, напротив, укрепляет свои позиции. Здесь важны не только объёмы, но и характер инвестиций — в частности, отсутствие контроля за свободой и подотчётностью.
Таким образом, отношения Азербайджана с Китаем включают элементы геополитического и нормативного сближения. Это указывает на стремление официального Баку дистанцироваться от Запада и искать легитимность в рамках нелиберальной международной системы.
В результате, хотя сотрудничество с Китаем приносит экономические возможности, оно также несёт стратегические риски на фоне институциональной слабости и авторитарного управления. Такое сближение может привести к геополитической маргинализации Азербайджана и углубить его включение в китайскую орбиту, отдаляя от западных платформ.
Грузия
Грузия, соединяющая Южный Кавказ и азиатских соседей с Черноморским бассейном и далее с Западом, обладает важным геостратегическим значением для Китая. Одним из показателей растущего китайского интереса является рост числа зарегистрированных в Грузии китайских компаний: всего зарегистрировано 1893 компании, что в четыре раза больше, чем до 2013 года. В 2024 году зарегистрировано 291 новая китайская компания — кульминация этой тенденции (Transparency, 2025). Это указывает на то, что Китай рассматривает Грузию не только как транзитный коридор, но и как стратегическое социально-экономическое пространство.
Наиболее ярко китайское влияние проявилось в проекте глубоководного порта Анаклия. В мае 2024 года победителем тендера были объявлены китайские компании China Communications Construction Company Limited и China Harbour Investment Pte. Ltd. (ChinaObservers, 2025). Это расценивается как часть долгосрочной стратегии Китая по расширению влияния в Черноморском регионе. Участие Китая в проекте порта Анаклия увеличивает вероятность столкновения интересов с Западом — особенно с США и ЕС. Однако политические последствия такой конфронтации пока остаются неопределёнными.
Экономическая динамика подтверждает эту картину. В 2023 году основными источниками прямых иностранных инвестиций (ПИИ) в Грузию были: Нидерланды (386,3 млн долларов), Великобритания (364,3 млн), США (182,2 млн), а также Турция, Россия и Китай (98,4 млн) (Civil Georgia, 2023). Однако в 2024 году общий объём ПИИ составил лишь 1,3 млрд долларов, что на 30% меньше по сравнению с 2023 годом и на 41% меньше по сравнению с 2022 годом. Инвестиции из стран ЕС сократились на 55%, из СНГ — на 40%, из США — на 45%. Только из Великобритании зафиксирован рост на 23% (FactCheck, 2025). Эти данные свидетельствуют об ослаблении интереса западных инвесторов и нестабильности инвестиционного климата, что открывает стратегическое окно возможностей для Китая.
На этом фоне сотрудничество с Китаем становится одним из векторов изменений во внешней политике Грузии. Соглашение по Анаклийскому порту, а также подписанное в 2023 году соглашение о стратегическом партнёрстве с Китаем закладывают институциональную основу этого поворота. Китай позиционирует грузинское правительство как носителя политики «мира, стабильности и развития», тогда как Тбилиси всё чаще называет Китай «альтернативным партнёром» и примером развития. В частности, премьер-министр Ираклий Кобахидзе в октябре 2024 года охарактеризовал Китай как «один из лучших примеров модернизации государства» (Transparency International, 2025).
Всё это указывает на то, что грузинские власти стремятся компенсировать напряжённость в отношениях с Западом через сближение с Китаем. По мере ослабления традиционной западной ориентации китайская модель всё чаще предлагается как экономическая альтернатива и источник политической легитимности. Таким образом, сближение Грузии с Китаем приобретает черты не просто тактического, а стратегического изменения курса. Симпатии правительства Грузии к Китаю очевидны и объясняются не только геоэкономическими интересами, но и нормативными ориентирами.
Армения
В отличие от Азербайджана и Грузии, Армения не подписывала соглашения о стратегическом партнёрстве с Китаем. Однако это не означает отсутствия интереса к сближению. Напротив, армянские официальные лица заявили о готовности углублять отношения с Китаем без ограничений. Этот подход особенно актуализировался после Второй Карабахской войны на фоне стремления Армении сократить зависимость от России и выстроить более сбалансированную многовекторную внешнюю политику (SCMP, 2025).
Взгляд Армении на Китай подкрепляется не только заявлениями, но и конкретными проектами. В последние годы китайские государственные компании были задействованы в ряде секторов. Например, строительство нового павильона Общественного телевидения в 2024 году, восстановление водохранилища Капс в 2023 году, строительство первой промышленной солнечной электростанции Масрик-1 в Гегаркунике, а также реконструкция участка Талин–Гюмри дороги Север–Юг компанией Sinohydro Corporation демонстрируют масштаб сотрудничества (ACSES, 2025). Эти проекты увеличивают стратегическое значение Армении как компонента инициативы «Один пояс — один путь».
Роль Армении в региональных транспортных маршрутах, особенно по сравнению с альтернативами через Иран и Грузию, делает её привлекательной для Китая. Тем не менее, официальный Ереван действует осторожно и старается не повредить отношениям с Западом. Внешняя политика Армении в отношении Китая основывается на выборочном и сбалансированном подходе — одно из ключевых отличий от соседей.
Отношения с Западом у Армении отличаются большей стабильностью и позитивной динамикой. Поддержка со стороны ЕС в последние годы значительно возросла. Так, в рамках стратегии Global Gateway планируется увеличение инвестиций ЕС в Армению до 2,5 млрд евро. В апреле 2024 года представленный «План устойчивости и развития» увеличил финансовую помощь на 50%. Из выделенных 270 млн евро 200 млн предоставлены в виде грантов, а 70 млн — в виде инвестиционного пакета (Armenpress, 2025).
На фоне приостановления мандата Азербайджана в ПАСЕ и обсуждений отмены виз с Грузией, поддержка ЕС Армении усиливает её нормативную легитимность. Кроме того, отказ армянского руководства от идеологических реверансов в адрес Китая и нежелание преподносить его как политическую модель отличает Ереван от авторитарных соседей.
В итоге Армения пока уступает Азербайджану и Грузии в развитии отношений с Китаем, но это вызвано не слабостью, а осторожной и сбалансированной внешней политикой. Армения сохраняет приверженность партнёрству с Западом, сотрудничая с Китаем на геоэкономической и технократической основе и сохраняя идеологический нейтралитет.
Вывод
Углубление отношений с Китаем на Южном Кавказе отражает не только экономическую динамику, но и изменения геополитических ориентиров и институционального выбора. Несмотря на различные траектории Азербайджана, Грузии и Армении, прослеживается общий тренд: на фоне неопределённости или охлаждения отношений с Западом сотрудничество с Китаем воспринимается как альтернативный путь.
Азербайджан выстраивает стратегическое сближение с Китаем на экономическом и идеологическом уровнях через развитие транспортных коридоров и нормативное сближение. Это пример новой трансрегиональной совместимости, при которой авторитарные режимы взаимно легитимизируют друг друга.
Грузия, в условиях охлаждения с Западом, формирует более системное и глубокое сотрудничество с Китаем. Передача стратегического проекта порта Анаклия китайским компаниям расширяет влияние Пекина в Черноморском регионе. Представление Китая как модели развития со стороны грузинского правительства свидетельствует о нормативном сдвиге в постлиберальную сторону.
Армения же, в отличие от двух других стран, осуществляет сотрудничество с Китаем осторожно и сбалансированно. Сохраняя приверженность Западу, Ереван развивает технократическое и селективное партнёрство с Китаем, демонстрируя нормативную устойчивость.
Таким образом, сближение с Китаем не формирует единого блока в регионе, а принимает форму асимметричной интеграции на фоне различных политических режимов и внешнеполитических приоритетов. Эта интеграция усиливается на фоне институциональной слабости, инвестиционных дефицитов и отсутствия последовательной стратегии Запада. Однако там, где присутствует идеологическая совместимость (Азербайджан, Грузия), она углубляется, а в странах, стремящихся к балансу (Армения), — контролируется.
Эти различия будут определять, как будет формироваться китайский фактор в будущей геополитической конфигурации региона и насколько Южный Кавказ способен колебаться между западными и евразийскими моделями.
Рекомендации
- Переосмыслить бинарную логику внешней политики:
Пришло время отказаться от подхода, согласно которому странам Южного Кавказа необходимо выбирать между Россией и Западом. Китай становится третьим самостоятельным актором, способным изменить существующие геополитические модели. - Осознать риски нерегулируемого сотрудничества:
Несмотря на то что объёмы китайских инвестиций ниже западных, их главное преимущество — отсутствие требований к прозрачности и подотчётности. Это делает Китай привлекательным партнёром для стран с институциональной слабостью, но создаёт долгосрочные риски. - Учитывать идеологическое измерение:
Сотрудничество с Китаем выходит за рамки экономики. Власти стран Южного Кавказа демонстрируют симпатии к китайской модели в ценностном плане. Это увеличивает риск отдаления от Западных институтов и усвоения нелиберальных норм. - Строить упреждающую и осторожную стратегию:
Наиболее рациональной для стран региона будет стратегия, позволяющая избежать долговой зависимости и сохранить институциональный суверенитет. В противном случае они рискуют либо бесконтрольно попасть под влияние Китая, либо оказаться втянутыми в более острые геополитические конфликты.
Источники:
Silver Runner, 2022. The Russia-Ukraine conflict effects on the New Silk Road”
https://silver-runner.com/the-russia-ukraine-conflict-effects-on-the-new-silk-road/
Council Foreign Relations, 2023. “China’s Massive Belt and Road Initiative”
https://www.cfr.org/backgrounder/chinas-massive-belt-and-road-initiative
Chellaney, 2017. “ China’s Debt-Trap Diplomacy”. https://www.project-syndicate.org/commentary/china-one-belt-one-road-loans-debt-by-brahma-chellaney-2017-01
Blackwill Robert War by Other Means: Geoeconomics and Statecraft. 2016. s 116-117
Joseph S. Nye, 1990. The Changing Nature Of American Power, https://books.google.cz/books/about/Bound_To_Lead.html?id=dMfArUL7hycC&redir_esc=y
Keohane, Robert O, Joseph S. Nye. 1977. Power and Interdependence. s 22
Liaqat Saher. 2022. “China’s Manifestation of Geoeconomics & BRI” https://moderndiplomacy.eu/2022/11/30/chinas-manifestation-of-geoeconomics-bri/
Newscentralasia, 2024. “OGT 2024: Gas trade between China and Turkmenistan reached 415 billion cubic meters, CNPC says”
Eurasianet, 2024 “Turkmenistan’s balance of trade with China tilting heavily in Ashgabat’s favor” https://eurasianet.org/turkmenistans-balance-of-trade-with-china-tilting-heavily-in-ashgabats-favor
FACTSHEET-Turkmenistan, 2025 “EU Turkmenistan relations” https://www.eeas.europa.eu/sites/default/files/documents/2025/FACTSHEET-Turkmenistan_2025.pdf
BİSI, 2024 “ Could Uzbekistan’s growing debt to China push Tashkent to search for alternative partners?” https://bisi.org.uk/reports/could-uzbekistans-growing-debt-to-china-push-tashkent-to-search-for-alternative-partners
Diplomat, 2024. “The Risks of China’s Loans to Uzbekistan” https://thediplomat.com/2024/07/the-risks-of-chinas-loans-to-uzbekistan/
İntelnews,2025. “China’s big push into Uzbekistan”
https://www.intellinews.com/pannier-china-s-big-push-into-uzbekistan-369758/
Eureporter, 2025. “Uzbekistan–EU partnership: Progress, investment and future prospects” https://www.eureporter.co/world/uzbekistan/2025/04/02/uzbekistan-eu-partnership-progress-investment-and-future-prospects/
Amerikanın səsi, 2024. “Debt to China fuels anxiety in Kyrgyzstan”
https://www.voanews.com/a/debt-to-china-fuels-anxiety-in-kyrgyzstan/7575825.html
CACİanalyst, 2024. “China's Debt-Trap Diplomacy in Central Asia”
European Union, 2021. “The European Union and the Kyrgyz Republic” https://www.eeas.europa.eu/kyrgyz-republic/european-union-and-kyrgyz-republic_en?s=301
Rondeli Foundation, 2022. “ Tajikistan’s Costly Chinese Loans: When Sovereignty Becomes a Currency”
https://gfsis.org/en/tajikistans-costly-chinese-loans-when-sovereignty-becomes-a-currency/
Caspian Post, 2024. “China's Influence in Central Asia: Economic Dominance, Soft Power, and Security Concerns” https://caspianpost.com/opinion/china-s-influence-in-central-asia-economic-dominance-soft-power-and-security-concerns
Nationalinterest, 2025. “Why Europe Can’t Avoid Central Asia” https://nationalinterest.org/blog/silk-road-rivalries/why-europe-cant-avoid-central-asia
European Commision, 2025. “International Partnerships”
https://international-partnerships.ec.europa.eu/countries/tajikistan_en
Carnegieendowment, 2024. “Chinese Lending Adapts to Central Asia’s Realities”
https://carnegieendowment.org/posts/2024/08/china-investment-central-asia-debt?lang=en
(European Commison, 2023). “Trade and Economic Security” https://policy.trade.ec.europa.eu/eu-trade-relationships-country-and-region/countries-and-regions/kazakhstan_en
Eurasianet, 2024.”China expanding economic presence in South Caucasus” https://eurasianet.org/china-expanding-economic-presence-in-south-caucasus
İlham Əliyev, 2023. “Ilham Aliyev was interviewed by China's CGTN TV channel in Davos”
https://president.az/en/articles/view/58652
Sosial Tədqiqatlar Mərkəzi, 2024. “China and Azerbaijan: Geopolitical Prospects for Bilateral Relations in the Economic and Logistics” https://stm.az/index.php?ln=en&pg=3&EntID=2276
CACI analyst, 2024. “China's Debt-Trap Diplomacy in Central Asia”
Gain İntegrty, 2020 “Azerbaijan risk report”
https://www.ganintegrity.com/country-profiles/azerbaijan/
Chinaobservers, 2025. “China’s Growing Interests in the Black Sea Region”
https://chinaobservers.eu/chinas-growing-interests-in-the-black-sea-region/
Civil Georgia, 2023. “2023 FDI in Georgia at USD 1.902 Bln” https://civil.ge/archives/620474
FactCheck, 2025 “Foreign direct investment has decreased by 30% as compared to 2023 and by 40% as compared to 2022.”
Transparency İnternational,2025. “Increasing Chinese Influence in Georgia” https://transparency.ge/en/post/increasing-chinese-influence-georgia
SCMP, 2025. “Armenia looks to deepen ties with China while eyeing foreign relations beyond Russia”
ACSES, 2025. “Chinese Companies Involvement in Major Infrastructure Projects in Armenia” https://www.acses.am/chinese-companies-involvement-in-major-infrastructure-projects-in-armenia/
Armenpress, 2025. “ EU investments in Armenia to reach €2.5 billion – joint press release following results of Pashinyan-Costa-Von de Leyen meeting”
