Игра Турции в стратегическую автономию

Турция с политико-географической точки зрения связана со многими регионами: она граничит с Европейским Союзом; по другую сторону Чёрного моря находятся Украина и Россия; на северо-востоке расположен Южный Кавказ, а также она граничит с Ближним Востоком; через Средиземное море связана и с Северной Африкой.
Это географическое положение стало ключевой особенностью внешней политики Турции. Эта особенность особенно усилилась в период правления Реджепа Тайипа Эрдогана. Пришедший к власти в 2002 году, Эрдоган по-прежнему остаётся у власти как президент. Хотя внутри страны его обвиняют в том, что он давит на оппозицию через суды и разгоняет протесты, во внешней политике он проводит активный и амбициозный курс (Tugal, 2016a).
Военная база в Сомали, где проходят подготовку сомалийские военные у турецких инструкторов, является крупнейшим зарубежным военным объектом Турции. Это лишь один пример растущих глобальных амбиций Анкары.
По своему географическому положению Турция находится на пересечении Европы, Азии и Африки. Эта уникальность приносит стране как преимущества, так и трудности. Её расположение предоставляет доступ к трём континентам, но одновременно втягивает её в потенциальные и «горячие» конфликты Кавказа, Ближнего Востока и Чёрного моря (Philip Robins, 2004).

Игра в стратегическую автономию: идеологические и политические опорные точки

Стратегическая автономия во внешней политике Турции в основном подразумевает многовекторную стратегию. На протяжении лет этот подход проявлялся в различных политических курсах, а в академической плоскости оформилась в доктрине бывшего премьер-министра Ахмета Давутоглу «Стратегическая глубина» (Davutoğlu, A. 2001a). Глобальные процессы и трещины в традиционной международной системе безопасности превратили этот подход в один из ключевых компонентов лозунга Эрдогана «Век Турции». И роль Турции как члена НАТО, и её отношения с США и ЕС, и экономические партнёрства с Китаем и Россией — всё это демонстрирует масштаб поиска Турцией стратегической автономии (Altunişik, M. 2020). Этот поиск происходил поэтапно, параллельно с нарастанием авторитарных тенденций на международном, региональном и внутреннем уровнях.
 В XXI веке переход к многополярности ускорился благодаря политико-экономическому подъёму стран БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР), что сделало глобальный баланс сил более неопределённым и сложным.
 Финансовый кризис 2007–2008 годов выявил неэффективность западных экономических институтов и создал предпосылки для появления новых структур, таких как Азиатский банк инфраструктурных инвестиций. Кроме того, повторяющиеся нарушения международных правил и норм в области прав человека при неадекватной или выборочной реакции США и ЕС подтолкнули другие государства к тому, чтобы ставить собственные интересы выше коллективной безопасности (Amitav Acharya, 2017).
 С точки зрения Анкары, в основе этого мирового «разбалансирования» лежит ослабление роли США и ЕС в отдельных регионах. Вывод США из Афганистана в 2021 году по собственной инициативе — признак этого ослабления. Отступление США и их «поворот к Азии» — ещё одно свидетельство меняющейся конфигурации и образовавшегося «вакуумa силы». На таком фоне турецкие политики уже не чувствуют себя столь привязанными к западной повестке под лидерством США. Несмотря на членство в НАТО, Турция продолжает расширять список партнёров вне Запада, включая Россию и Китай. Эта переоценка ценностей происходит также на фоне накопившихся разочарований в двусторонних отношениях с США и ЕС (Senem Aydın-Düzgit, Mustafa Kutlay & E. Fuat Keyman, 2025).
 Разногласия с Вашингтоном особенно обострились после того, как США в борьбе с ИГИЛ перешли к сотрудничеству с курдской Партией демократического союза (PYD). Этот фактор и игнорирование Вашингтоном недовольства Анкары движением Гюлена в период после попытки переворота 2016 года ещё больше усилили разочарование в турецком руководстве и обществе. Согласно опросу German Marshall Fund «Transatlantic Trends 2022», 67% граждан Турции считают роль США на международной арене негативной. Неудачный процесс членства и последующее обострение отношений с ЕС также подпитали в Турции антизападные настроения. ЕС, рассматривая Турцию как «привилегированного партнёра», фактически отказался считать её «внутренним членом» Европы. Переломным моментом стало вступление Кипра в ЕС и отсутствие решения по политическому разделению острова. Совокупность этих политических проблем в последние годы свела отношения ЕС–Турция к транзакционной рамке сотрудничества (GMF, 2022).
 На самом деле история антизападных настроений в Турции уходит гораздо дальше. Не вдаваясь в подробности, отметим: первые признаки напряжённости в отношениях США–Турция проявились в 1960-е годы. Во время Карибского кризиса президент Кеннеди, добиваясь снижения напряжённости, договорился с советским лидером Хрущёвым о выводе размещённых в Турции ядерных ракет «Юпитер», не информировав Анкару, — это стало холодным душем. Два года спустя президент Джонсон в письме премьер-министру Инёню выразил недовольство подготовкой Турции к интервенции на Кипре, запретил использование американского оружия и предупредил, что если это приведёт к нападению СССР на Турцию, НАТО вмешиваться не будет. «Письмо Джонсона» нанесло длительный удар по двусторонним отношениям. Возникший антиамериканизм вызвал скепсис к евроинтеграции Турции и в целом трансформировался в антизападные настроения (William Hale, 2013a). Поэтому ни поведение Белого дома во время попытки переворота в 2016 году, ни новый всплеск антиамериканизма в Турции не стали неожиданностью.
 Исторически Турция как член НАТО и страна-кандидат в ЕС стремилась приблизиться к западному блоку. Теперь же, приняв политику стратегической автономии, она открыто колеблется между глобальными центрами силы. В условиях разрушения традиционной системы международной безопасности и вероятного «постзападного» миропорядка Турция стремится позиционировать себя в качестве ведущего члена одного из новых полюсов силы (Mustafa Kutlay, Ziya Öniş, 2021).
 Следует отметить, что нестабильность, порождённая многополярностью, усиливает ориентацию на безопасность. Особое стратегическое видение, формирующее поведение Турции в международной системе, в основном исходит из дискурса безопасности. Это связано со столетним страхом «внешнего расчленения» — так называемым «Синдромом Севра».
 Арабские восстания, распавшиеся государства региона и гражданские войны оставили вдоль турецких границ прокси-конфликты, усилив этот страх. Споры в Восточном Средиземноморье о морских акваториях, исключительных экономических зонах и газовых ресурсах подпитывают схожее чувство изоляции. Морское соглашение 2019 года с Правительством национального согласия Ливии невозможно объяснить без учёта восприятия Анкарой «дипломатической блокады» после её исключения из Восточносредиземноморского газового форума (Aaron Stein, 2022a).
 Таким образом, в основе стратегической автономии лежит не ирредентизм и экспансионизм, а вынужденная реакция на региональные и глобальные процессы, меняющие статус-кво.
 Во внутренней политике нарратив стратегической автономии превратился в удобный инструмент для сплочения избирателей «вокруг флага». Антизападная риторика Эрдогана популярна как среди евразийцев, так и среди исламистов. Даже левый электорат, воспринявший западный образ жизни, со своим традиционным антизападным нарративом в этом контексте становится объектом политической тактики Эрдогана.
 Критика Запада за двойные стандарты и обвинения Израиля в «геноциде» в войне против ХАМАС демонстрируют это. Такая политическая риторика — часть попытки Эрдогана предстать лидером глобальной исламской уммы. Обвинение ЕС в исламофобии, укрепление связей с «Братьями-мусульманами» на Ближнем Востоке после Арабской весны, направление помощи развитию и военной поддержки в африканские страны с мусульманским большинством, такие как Сомали, — наглядные проявления этой претензии (Ali Balcı, 2024).
 Ещё одна линия, дополняющая риторику стратегической автономии, — популистская технонационалистическая риторика. В ходе президентской кампании 2023 года Эрдоган часто подчёркивал достижения страны в оборонной промышленности. В рамках агитации он лично присутствовал на презентациях таких проектов, как национальный истребитель KAAN, крупнейший корабль флота TCG Anadolu и ударный БПЛА Kızılelma (Can Kasapoğlu and Sine Özkaraşahin, 2024).
Представляя резкие манёвры во внешней политике как выражение национальной идентичности и интересов, Эрдоган смог заклеймить внутреннюю оппозицию как «антимилли». Примечательно, что турецкая оппозиция оказалась неспособной подготовить эффективный ответ на эту рамку. Зачастую она тоже становилась заложником ориентированного на безопасность внешнеполитического нарратива (Tugal, 2016b). По сути, общественные настроения толкают её к этому. Разумеется, нельзя игнорировать фактор наращивания сдерживающей мощи страны и развития оборонной промышленности. Однако этот фактор следует рассматривать вместе с ростом экономико-политической монополии правящей семьи. Вся оборонная отрасль, во главе с компанией «Байрактар», по сути составляет основу семейного бизнеса Эрдогана. Мегапроекты, реализуемые через такие инициативы, как Teknofest, — это также попытки политического возвышения члена семьи Сельчука Байрактара (Aaron Stein, 2022b).

Ресурсы силы

Население в 85 миллионов, молодая демография, мощная промышленность и вторая после США армия в НАТО уже обеспечивают Турции статус региональной державы. Имея более 350 тысяч действующих военнослужащих, Турция — серьёзный игрок как в Европе, так и на Ближнем Востоке (IISS, 2023).
 До недавнего времени Турция в основном опиралась на торговлю, дипломатию и важное географическое положение между Европой и Ближним Востоком, чтобы демонстрировать силу. Однако на фоне десятилетней нестабильности, вызванной арабскими восстаниями, начавшимися в 2011 году, Анкара перешла к использованию жёсткой силы — и для защиты от угроз, и для достижения амбиций превращения в глобальную державу.
 Сложное географическое положение Турции — между Европой и Азией, между Чёрным и Средиземным морями — ставит её в центр сразу нескольких географических, политических и культурных геостратегических сред. Это сильно влияет на её внутреннюю, внешнюю и оборонную политику и делает Анкару крайне чувствительной к возникающим в соседстве угрозам безопасности (Fulya Hisarlıoğlu, 2022).
 Традиционно географию Турции воспринимали как дивиденд — мост между Востоком и Западом. Но часто упускают, что та же география ставит перед страной уникальные вызовы и угрозы. Это вывело вопросы территориальной целостности, безопасности и национальных интересов в центр турецкого политического, оборонного и стратегического мышления. Эти вызовы подталкивают Турцию к принятию «модели сильного государства» и наращиванию применения жёсткой силы (William Hale, 2013b).
 Международный дискурс о Турции часто игнорирует эти факторы. В итоге, помимо ответов на вопросы «что делает Анкара?» или «что она пытается сделать?», без ответа остаются главные вопросы: «почему она это делает?» и «какова её конечная цель?».

От мягкой силы к жёсткой

В первом десятилетии XXI века правящая Партия справедливости и развития (АКП) сумела найти «среднюю линию», отойдя и от радикального секуляризма, навязанного военной властью, и от жёсткого религиозного догматизма. Попытки примирить демократию, секуляризм и ислам привлекли международное внимание к Турции как к восходящей стране с современной либеральной экономикой. В тот период Турция выстраивала значительный потенциал мягкой силы и представлялась как «модель» (Ihsan Yilmaz & Syaza Shukri, 2024).
 Эта мягкая сила опиралась на три столпа:

• опыт демократизации и реформ;
• рост торговли и устойчивый экономический подъём;
• визионерскую, привлекательную и активную внешнюю политику («ноль проблем с соседями», высокоуровневый политический диалог, экономическая интеграция и взаимозависимость, безопасность для всех, мультикультурное сосуществование) (Davutoğlu, 2001b).

 В результате Турция смогла выстроить и утвердить мягкую силу в регионе и за его пределами. Эта сила использовалась для воодушевления народов региона и стала одним из факторов восстаний, начавшихся в 2010 году. Однако те же революции одновременно породили для Турции долгосрочные и непредсказуемые вызовы безопасности.
 Когда 11 марта 2011 года началась сирийская революция, тогдашний министр иностранных дел Ахмет Давутоглу месяцами пытался убедить президента Сирии Башара Асада прекратить необоснованное и чрезмерное применение силы против мирных протестующих и начать реформы в обмен на поддержку Турции. Но Асад склонился к Ирану, что побудило принимающих решения в Анкаре к интенсивным обсуждениям вопроса: «Каков должен быть следующий шаг?» Преобладала позиция, что Турция, опираясь на значительные резервы мягкой силы, всё ещё может влиять на события за пределами своих границ и переустраивать регион так, чтобы это служило развитию демократии и подлинной стабильности, — а в конечном счёте и интересам Анкары.
 Однако кризис после того, как в 2015 году турецкий F-16 сбил российский Су-24, нарушивший воздушное пространство Турции, превратился в столкновение воль и жёсткой силы. Хотя НАТО сделало заявления в поддержку Анкары и призвало к деэскалации, Турция восприняла это как признак бездействия альянса и фактического оставления её западными партнёрами. Это убедило некоторых турецких чиновников, что чрезмерная ставка на мягкую силу и на внешних партнёров ослабляет позиции безопасности Турции и ограничивает её возможности для проактивной политики. Стало очевидно, что полагаться исключительно на оборонительную мягкую силу и на готовность других к региональному сотрудничеству — дорогая ошибка (Aaron Stein, 2022c). Меняющаяся динамика требовала от Анкары пересмотра способов обеспечения безопасности границ, управления миграционным кризисом и влияния на политическое будущее региона.
 Эта картина подтолкнула Турцию к более открытой демонстрации силы для обеспечения своих интересов в ближайшем окружении. Несмотря на поддержку Асада со стороны Ирана и России, Турция поддерживала в Сирии повстанцев против режима. Ослабление влияния Ирана и сосредоточение России на войне в Украине позволили Турции при помощи поддерживаемых ею сил перейти в наступление и к концу 2024 года свергнуть режим Асада.
 Ослабление влияния Ирана в регионе — в том числе вследствие стратегий США и Израиля — также добавляет сложности роли Турции в формировании нового ближневосточного порядка. Турция не заинтересована в том, чтобы её периодический соперник Иран рухнул перед Израилем, поскольку сохранение баланса между Ираном и Израилем отвечает стратегическим интересам Анкары.
 Хотя новая региональная конфигурация на первый взгляд открывает возможности, попытки Израиля ограничить влияние Турции в Сирии и его война с Ираном ставят под сомнение способность Анкары удержать завоёванное преимущество.
 Кроме того, главным фактором, ограничивающим глобальные амбиции Турции, является глубокий экономический кризис. Лира, оказавшаяся на грани обвала, и рекордная инфляция не позволяют Анкаре финансировать масштабные планы за рубежом. Поэтому Турция ориентируется на сотрудничество с богатыми странами Персидского залива — Саудовской Аравией, ОАЭ и Катаром (Şevket Pamuk, 2018).

Ближневосточное и африканское направление

Тесное военное сотрудничество с Катаром позволяет Турции, несмотря на финансовые ограничения, усиливать своё влияние. В Африке же, если во время прихода Эрдогана к власти у Турции были посольства лишь в 12 странах, то сегодня их число превышает 40. Это свидетельствует о стратегии Анкары по укреплению влияния на континенте (BusinessDiplomacy, 2021).
 Сначала открываются консульства и посольства, затем Turkish Airlines начинает полёты по этим направлениям, расширяются торговля и инвестиции, в эти страны поступает гуманитарная помощь, развиваются инфраструктура и логистика. Турецкие компании специализируются на строительстве аэропортов и других инфраструктурных проектов в Африке. Сегодня Турция строит по всему континенту мечети и параллельно с расширением оборонной промышленности экспортирует в Африку всё больше военных и силовых компонентов.

В 2011 году, когда Сомали страдала от голода и гражданской войны, Эрдоган стал первым неафриканским лидером за последние 20 лет, посетившим страну (Anadolu Ajansı, 2016). В 2017 году Турция открыла военную базу (Camp TurkSOM) в столице Могадишо. База, где, по сообщениям, размещены 2000 турецких военных, занимается подготовкой солдат из Сомали (dbpedia, 2017). Турция также взяла на себя обязательство помочь в создании военно-морских сил Сомали и защите её побережья.

Турция и Сомали находятся на противоположных концах важнейшего торгового маршрута, который тянется от Индийского океана к Средиземному морю через Красное море и Суэцкий канал. В самом центре этого маршрута, у побережья Судана, Турция арендовала остров Суаккин. Когда-то он был важным портовым городом, теперь же Анкара планирует построить здесь новую морскую инфраструктуру. Турция также начала разведку нефти и газа в сомалийских водах. Основная часть турецкого предложения африканским государствам — это военная техника. Турецкое оружие, например дроны Bayraktar, хорошо продаётся в Африке. Турецкая оборонная продукция дешевле, и Турция не накладывает на экспорт оружия столь жёстких условий, как многие другие страны — например США. Дипломатическая риторика Турции также импонирует африканским партнёрам: Анкара подчёркивает отсутствие колониального прошлого и уважение к выбору Африки в решении её проблем.

Возвращение Турции в Центральную Азию и на Кавказ

Когда в 1991 году распался Советский Союз, Турцию, чью заявку на вступление в Европейский Союз только что отклонили, охватила эйфория. Появление пяти тюркских государств в Кавказском и Центральноазиатском регионах открывало альтернативу евроинтеграции: Турция могла повернуться на восток и попытаться создать новую конфедерацию тюркских стран. Эта идея встретила большой энтузиазм, но вскоре по ряду причин оказалась нереализуемой. Во-первых, тюркские народы бывшего СССР только что избавились от одного господина и не нуждались в новом. Кроме того, Турция сама сталкивалась с внутренними проблемами — ростом восстания РПК на юго-востоке, слабой экономикой с неконтролируемой инфляцией и подъёмом исламистской политики, пугающим светских лидеров Центральной Азии и Азербайджана.

В течение последующих двух десятилетий Центральная Азия и Кавказ не занимали важного места во внешней политике Турции. В 2000-е годы экономическая реальность вынудила Турцию вновь обратиться к ЕС. После консолидации власти Реджеп Тайип Эрдоган и правительство АКП углубились в сложную политику Ближнего Востока, что занимало Турцию более десяти лет. Однако после попытки переворота в 2016 году сочетание внутренних и внешних потрясений привело к националистическому повороту внутри страны, что в свою очередь возродило интерес к тюркским государствам Центральной Азии и Кавказа.

В Южном Кавказе у Турции особое партнёрство с Азербайджаном. В Центральной Азии она укрепляет связи с Туркменистаном, Узбекистаном, Казахстаном и Кыргызстаном, продолжая расширять своё влияние. Экономические и культурные связи растут. В этих отношениях особое место занимает использование религиозного фактора, например через финансирование строительства мечетей (Bruce Pannier, 2024).

Все эти республики, население которых в основном тюркского происхождения и говорящие на тюркских языках, ранее входили в состав Советского Союза и имели тесные связи с Россией. Но ситуация меняется. Погрязшая в украинском конфликте Россия оставляет Турции возможность быть более активной в обоих регионах (Hoover Press, 2023).

В этом контексте Турция и Азербайджан особенно близки. Лозунги «один народ, два государства», «братская страна» стали крылатыми фразами для политических элит обеих стран. Причём то, что это не пустые слова, стало очевидно всем во время последней (2020) войны с Арменией. Турецкое оружие и поддержка сыграли огромную роль в победе Азербайджана над Арменией (hecaliforniacourier, 2024).

Сотрудничество между двумя странами также значительно расширилось в экономике. Например, после 44-дневной войны почти все инфраструктурные проекты в Карабахе стоимостью в миллиарды долларов были без тендера отданы турецким компаниям, близким к Эрдогану. Аналогично инвестиции азербайджанских компаний, связанных с семьёй Алиевых, в Турцию день ото дня растут. Турция также участвовала в продаже российского газа в Европу под видом азербайджанского.

В итоге Турция имеет определённые преимущества и ограничения в обоих регионах. Так, на Южном Кавказе, который граничит напрямую с Турцией, Анкара может сравнительно легко стать доминирующей силой и поколебать традиционные позиции России. Хотя в некоторых случаях этот процесс уже начался, даже несмотря на то что на последнем саммите ШОС (1 сентября 2025 года) турецкий президент встретился с лидерами Азербайджана и Армении, пытаясь предстать гарантом возможного мира, позиция Анкары в конечном итоге зависит в основном от её отношений с Баку. Любое охлаждение между двумя авторитарными лидерами Турции и Азербайджана серьёзно подорвало бы влияние Анкары в регионе.

Турция также углубила отношения с Грузией и, особенно в оборонной промышленности, развила трёхсторонние отношения Турция–Азербайджан–Грузия. Однако грузинское правительство всё больше попадает под влияние России, а акцент Анкары на этно-лингвистические вопросы может усилить позиции тех кругов в Грузии, которые относятся к её намерениям с подозрением.

Кроме того, для расширения влияния Турции решающее значение имеет нормализация отношений с Арменией. Это, в свою очередь, зависит от подписания мирного договора между Арменией и Азербайджаном. Хотя в этом направлении сделаны определённые положительные шаги, окончательный результат пока далёк.

В Центральной Азии влияние Турции, скорее всего, не будет столь сильным, как на Южном Кавказе. Однако развитие прочных военных связей между Турцией и ведущими странами региона вполне реально. Также ожидается, что Анкара станет важным поставщиком оружия для региона. Это, в свою очередь, может стать фактором изменения регионального баланса сил. Но Анкара хорошо понимает, что влияние Китая в Центральной Азии растёт до решающей степени (KHAR Center, август 2025). Россия же исторически присутствует там. Когда завершится война с Украиной, она может вернуться и вновь изменить баланс в регионе.

Заключение

Опыт Турции показывает, что даже государства со статусом средней силы могут расширять сферу влияния, управляя конкуренцией. Каждый раз, когда Анкара отступает и использует риторику сотрудничества, развития и совместных действий, в регионе открываются новые возможности. Эту возрастающую роль можно рассматривать и как одну из причин, почему западные союзники закрывают глаза на демократический откат в Турции.

Однако Турция всё ещё экономически и военно зависит от Запада, и в поисках стратегической автономии не может зайти слишком далеко, рискуя оказаться в изоляции. Несмотря на членство в НАТО, Анкара часто воспринимается как ненадёжный партнёр. Это делает её внешнюю политику похожей на «навигацию в переходный период»: мы говорим о многополярном мире, но полная картина геополитики пока не ясна. В нынешних реалиях существует тонкая грань между сотрудничеством и конкуренцией, и Турция до сих пор умела сохранять этот баланс (Hürcan Aslı Aksoy, июнь 2025).

Хотя способность Анкары выстраивать региональный баланс является значительным достижением, этого недостаточно, чтобы стать глобальной державой. Глобальные амбиции Турции не могут реализоваться без экономической стабильности, институциональной прочности и внутренней демократической легитимности. Иными словами, даже увеличивая своё региональное влияние, Анкара вызывает сомнения в том, что у неё достаточно ресурсов для проекции силы на глобальном уровне.

Эти сомнения ставят вопрос: возможно ли хоть какое-то взаимодействие и координация между западными странами и Турцией в отношении Кавказа и Центральной Азии? Возможно, именно диалог по этим темам, где интересы совпадают, является необходимым элементом для отношений Турция–Запад. Постоянные разногласия по ближневосточным вопросам вызывают взаимное недовольство и ухудшают отношения между чиновниками по обе стороны. Напротив, диалог по Центральной Азии и Кавказу, где интересы общие, может позитивно сказаться на отношениях Турции с западными государствами. В ближайшем будущем оба региона продолжат занимать особое место во внешней политике Турции. Если Запад сможет к этому подготовиться, то после возможного нового соглашения о безопасности между Западом и Россией — которое может опустить Центральную Азию и Южный Кавказ на уровень стран «третьего мира» в сфере безопасности, как в период холодной войны, — возможно будет уберечь эти регионы от российской экспансии.

Источники: 

Zürcher 2017. Turkey: A Modern History. https://www.perlego.com/book/917902/turkey-a-modern-history-pdf  

Öniş & Yılmaz 2009. Between Europeanization and Euro-Asianism: Foreign Policy Activism in Turkey during the AKP Era. https://www.researchgate.net/publication/248953895_Between_Europeanization_and_Euro-Asianism_Foreign_Policy_Activism_in_Turkey_during_the_AKP_Era 

Marc Pierini, 2020. Turkey’s Labyrinthine Relationship With the West: Seeking a Way Forward. https://carnegieendowment.org/posts/2020/09/turkeys-labyrinthine-relationship-with-the-west-seeking-a-way-forward?lang=en 

Larrabee & Lesser 2003.Turkish Foreign Policy in an Age of Uncertainty. https://www.rand.org/pubs/monograph_reports/MR1612.html 

Tugal, 2016a. The Fall of the Turkish Model: How the Arab Uprisings Brought Down Islamic Liberalism. https://www.versobooks.com/products/188-the-fall-of-the-turkish-model?srsltid=AfmBOorok_8BdDIdH2pQ_D0I7ImvwxT_Fe1PUO0Qw1zX1PMR3K9Vlte1 

Philip Robins,2004. Turkish Foreign Policy Since the Cold War. https://ciaotest.cc.columbia.edu/olj/si/si_3_4/si_3_4_sab01.pdf 

Davutoğlu, A. 2001a. Strategic Depth: Türkiye's International Position. https://www.kureyayinlari.com/Kitap/10/stratejik_derinlik 

Altunişik, M. 2020. Turkey’s foreign policy toward Israel: co-existing of ideology and pragmatism in the age of global and regional shifts. https://link.springer.com/article/10.1057/s41311-024-00619-z 

Amitav Acharya, 2017. The End of American World Order. https://www.researchgate.net/publication/342345330_The_End_of_American_World_Order_Ch1 

Senem Aydın-Düzgit, Mustafa Kutlay & E. Fuat Keyman , 2025. Strategic autonomy in Turkish foreign policy in an age of multipolarity: lineages and contradictions of an idea.https://link.springer.com/article/10.1057/s41311-024-00638-w 

GMF, 2022.Transatlantic Trends. https://www.gmfus.org/sites/default/files/2022-09/Transatlantic%20Trends%202022.pdf 

William Hale, 2013a. Turkish Foreign Policy since 1774. https://www.researchgate.net/publication/347495045_Turkish_Foreign_Policy_since_1774 

Mustafa Kutlay , Ziya Öniş ,2021.Turkish foreign policy in a post-western order: strategic autonomy or new forms of dependence? https://academic.oup.com/ia/article/97/4/1085/6314232 

Aaron Stein,2021a. Turkey’s Zero Sum Foreign Policy. https://warontherocks.com/2022/12/turkeys-zero-sum-foreign-policy/  

Ali Balcı, 2024. Determinants of Türkiye’s Relations with Africa. https://dergipark.org.tr/en/download/article-file/4230331 

Can Kasapoğlu and Sine Özkaraşahin, 2024. Turkey’s emerging and disruptive technologies capacity and NATO: Defense policy, prospects, and limitations. https://www.atlanticcouncil.org/in-depth-research-reports/issue-brief/turkeys-emerging-and-disruptive-technologies-capacity-and-nato-defense-policy-prospects-and-limitations/  

Tugal, 2016b. The Fall of the Turkish Model: How the Arab Uprisings Brought Down Islamic Liberalism. https://www.versobooks.com/products/188-the-fall-of-the-turkish-model?srsltid=AfmBOorok_8BdDIdH2pQ_D0I7ImvwxT_Fe1PUO0Qw1zX1PMR3K9Vlte1 

Aaron Stein,2021b. Turkey’s Zero Sum Foreign Policy. https://warontherocks.com/2022/12/turkeys-zero-sum-foreign-policy/  

IISS 2023. The Military Balance 2023. https://www.iiss.org/publications/the-military-balance/the-military-balance-2023/ 

Fulya Hisarlıoğlu ,2022. A Critical Geopolitical Reading of Turkish Foreign Policy. https://link.springer.com/chapter/10.1007/978-3-030-97637-8_3 

William Hale, 2013b. Turkish Foreign Policy since 1774. https://www.researchgate.net/publication/347495045_Turkish_Foreign_Policy_since_1774 

Ihsan Yilmaz & Syaza Shukri, 2024. Islamist Populist AKP and Turkey’s Shift Towards Authoritarianism. https://link.springer.com/chapter/10.1007/978-981-97-4343-8_8 

Davutoğlu, A. 2001b. Strategic Depth: Türkiye's International Position. https://www.kureyayinlari.com/Kitap/10/stratejik_derinlik 

Aaron Stein,2021c. Turkey’s Zero Sum Foreign Policy. https://warontherocks.com/2022/12/turkeys-zero-sum-foreign-policy/  

Şevket Pamuk,2018. Economic Development of Turkey since 1820. P. 177-178 https://press.princeton.edu/books/hardcover/9780691166377/uneven-centuries?srsltid=AfmBOoob6HUh3o7ceaGwAC1OiVWUQ34izoYtlpnGPECncsTk8KG0UoNs  

Business Diplomacy, 2021. The Number Of Embassies Of Turkey In Africa Will Increase To 44. https://businessdiplomacy.net/6825-2/

 Anadolu ajansı, 2016. Turkish President Erdogan visits in Somalia. https://www.aa.com.tr/en/energy/archive/turkish-president-erdogan-visits-in-somalia/6439

dbpedia, 2017. Camp TURKSOM Somali: Xerada TURKSOM, Turkish: Somali Türk Görev Kuvveti Komutanlığı. https://dbpedia.org/page/Camp_TURKSOM 

hoover press, 2023. Central Asia and the War in Ukraine. https://www.hoover.org/research/central-asia-and-war-ukraine 

hecaliforniacourier, 2024. https://www.thecaliforniacourier.com/turkey-officially-challenges-azerbaijan-monopoly-on-victory-in-44-day-karabakh-war/

Bruce Pannier, 2024.The Rise Of The Organization Of Turkic Statesca. https://about.rferl.org/article/the-rise-of-the-organization-of-turkic-states/

Khar Center, avqust 2025. The China Factor: Exporting Authoritarian Dependency from Central Asia to the South Caucasus. https://kharcenter.com/en/researches/the-china-factor-exporting-authoritarian-dependency-from-central-asia-to-the-south-caucasus 

Hürcan Aslı Aksoy, June 2025. The Future of NATO: Strategic Ambiguity: Turkey’s Complex Role in NATO’s Evolution. https://library.fes.de/pdf-files/international/22147.pdf